Гордей. Письмо предназначалось для него. И смять бы бумажку, бросить в горнило печи, завалить дровами, предать огню – пусть вылетит с дымом в серое небо, – да только тело не слушалось, глаза сами бегали по строчкам, теперь на удивление быстро разбираясь с самыми сложными словами.
Здравствуй, Гордей!
Мое предложение еще в силе. Ты можешь избавить свою семью от мучений, нет ничего проще. Обрати внимание на четыре камня, которые найдешь рядом с запиской. Эти камни я поднял со дна Гиблого озера специально для тебя. Они помогут, только нужно точно следовать моим указаниям. Запоминай.
Первым делом выброси из дома всю соль. Чем меньше ее будет, тем лучше. На закате положи камни по углам горницы. Золотой в красном углу и дальше обсолонь: рубиновый, изумрудный, серебряный. Затем закрой, но не запирай входную дверь, повернись к ней спиной, скажи: ЖДУ ГОСТЕЙ. Ложись спать. Ночью в дверь постучат. Ни в коем случае НЕ ВСТАВАЙ и НЕ ПОДХОДИ к двери, просто скажи: ВОЙДИТЕ. И молчи. Дальше не твоя забота. К утру все беды кончатся.
Позволь нам помочь тебе, Гордей. Ради старой дружбы. Ради юношеских клятв.
Ради юношеских клятв. Он привалился к стене, разбитый и измотанный, будто после целого дня тяжелого труда. По вискам тек пот. На улице лаял Султан, лаял зло, надрывно. Гордей вслушивался в этот лай, не желая шевелиться и думать. Проще всего было помереть самому. Удавиться бечевкой в сарае, как дядька Ульян пятнадцать годов тому. Говорят, грешно это, но разве смерть может быть грешна? Вот жизнь – та да, сплошная грязь и преступление против всего, что только ни есть на земле святого. А смерть всегда чиста. Ведь так? Так?
Заворочалась за занавеской Тоня, застонала скрипуче. Гордей поднялся с лавки, скомкал письмо, бросил в горнило, как собирался. Туда же отправил и саквояж, предварительно набив его поленьями, а камни выложив в мешок. Действовал бездумно, механически, блуждая мыслями где-то далеко: вспоминал дядьку Ульяна, его вечные прибауточки. Усмехнулся даже. Развел огонь, поставил на место заслонку. Дело сделано. Пора идти в артель: к опозданиям, принимая в расчет его семейную ситуацию, там относились с пониманием, но работы было много и с каждым днем становилось все больше.
У калитки замер, оглянулся на дом, понял вдруг, что до сих пор держит мешок с камнями в руках. С омерзением кинул его в снег, отряхнул ладони.
– Не возьмешь, гнида, – прошептал он, обращаясь то ли к мешку, то ли к всезнающему Султану. – Не было ничего! Ясно? Ничего не случилось! Просто напился пьяный, вот и привиделось. Не о чем говорить!
Гордей плюнул и вышел со двора.
Первый день весны закончился. За ним, в трудах и заботах, прошел второй. Пролетела незаметно неделя. Снег валил сплошной стеной, словно отрабатывая долг за голую, постную зиму. Волнения утихли, стали понемногу забываться. Однако к мешку у калитки Гордей притрагиваться не решался. Мешок вскоре утонул в сугробе, скрылся с глаз долой – только вот из сердца выбросить его никак не получалось.
В пивную Гордей не заглядывал. Вечерами,