и убежала, быстро затерявшись в шумной толпе.
С тяжелым сердцем я направилась к герру Касселю. В нашей деревушке мастера по изготовлению и починке музыкальных инструментов не было, однако герр Кассель знал всех лучших специалистов этого дела в Мюнхене. За время многолетнего знакомства с нашей семьей через его лавку прошло множество ценных инструментов, и потому поддержание связи с собратьями по ремеслу герр Кассель превратил в выгодный бизнес. Нашему отцу он приходился близким другом – насколько таковым может считаться владелец ломбарда.
Уладив дела с герром Касселем, я отправилась на поиски сестры. Отыскать Кете даже в этом море лиц не составляло труда. Ее улыбка была самой прелестной, голубые глаза – самыми яркими, щечки – самыми румяными, и даже волосы, выбивавшиеся из-под нелепой шляпки, сияли, точно золотой хохолок волшебной птицы. Всего-то и требовалось, что следовать за направлением взглядов всех деревенских зевак – этих долгих восхищенных взглядов, которые неизменно приводили меня к сестре.
На несколько секунд я засмотрелась, как Кете торгуется с продавцами. Сестра вела себя точь-в-точь как актриса на сцене: сгусток эмоций, живая страсть, жесты нарочиты, улыбки тщательно отрепетированы. Она вся трепетала и бессовестно заигрывала с торговцами, словно и не замечая взоров, которые тянулись к ней, точно мотыльки – к пламени свечи. И мужчины, и женщины оценивали ее плавные формы, изгиб шеи, очаровательную гримаску.
Глядя на Кете, трудно было не вспомнить о том, как греховны наши тела, как сильно мы склонны к пороку. «Но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх»[5], – так ведь сказал Иов? Льнущие к коже ткани, одежда, подчеркивающая пышные формы, откровенные вздохи наслаждения – в Кете все говорило о чувственности.
Я вздрогнула, осознав, что смотрю на женщину – взрослую женщину, а не ребенка. Кете знала, какой эффект ее тело производит на окружающих, и это знание вытеснило в ней невинность. Моя сестра пересекла границу между девичеством и женской зрелостью без меня, и я чувствовала, что меня бросили. Предали. Я смотрела, как молодой человек в лавке рассыпается перед Кете мелким бесом, и в горле у меня разрастался ком обиды – такой горькой, что я едва не поперхнулась.
Чего бы я только ни отдала, лишь бы хоть на минутку ощутить себя объектом влечения! Чего бы ни отдала, чтобы изведать вкус этого плода, эту дурманящую сладость, – чье-то желание. Да, я хотела. Хотела того, что Кете воспринимала как нечто естественное. Греховной страсти.
– Могу ли я заинтересовать внимание юной дамы в красном пустячной вещицей?
Вынырнув из задумчивости, я подняла глаза и увидела перед собой высокого элегантного незнакомца. Опять.
– Нет, сударь, благодарю, – я покачала головой. – У меня нет денег.
Незнакомец подошел ближе. В обтянутой перчаткой руке он держал флейту, искусно вырезанную из дерева и отполированную до блеска. Теперь, вблизи, я видела, как посверкивают его глаза, по-прежнему скрытые под капюшоном.
– Нет