всего мира восхищается Сикстинской Мадонной, потому что художник не противился воле Господа. И все, что вошло в сокровищницу мирового творчества, это все то, за что проголосовало большинство народа.
Авель духовный – есть пастырь овец, а овцами называют нас, нижних людей.
Не думаю, что Рафаэль обиделся бы за то, что его пас Авель.
Тот мальчик, которого Мария нарисовала, он уже есть в произведении земного художника.
Этот мальчик, спускаясь по лестнице жизни от незримого, к зримому, остается тем образом, который определил ему Господь.
Образ Авеля универсальный, как многие символы Писаний.
Авель – это вдохновение от Господа.
Авель – это и дыхание живой жизни.
В нашем мире это просто дыхание наших легких, но и наш мир знает, что он задыхается не только в отравленной атмосфере воздуха, но и в отравленной атмосфере мысли, не имеющей причины быть.
А рука внешнего художника, это как последний штрих к портрету Авеля, запечатленному на холсте.
Ангела воплотили в образе и показали всему миру. И теперь Мария поняла, что если явилось Вдохновение, оно от внутреннего Авеля.
Если во многотомном сочинении, затерялась одна строка от Вдохновения, она уже бессмертна, и мир ее найдет и она станет во главу угла и она станет народной.
«Не делай ближнему того, чего не желаешь себе». Этот постулат приписывают Конфуцию, но для мира это уже не суть важно. Суть важно, то, что постулат распространился по всему миру, и все народы мира приняли его как вечный закон живой жизни.
И теперь Мария знает, что если она задыхается в этом мире от различных причин, как внешних, так и внутренних, это опять и опять убивают Авеля, а вместо него являются искусственные заменители здорового дыхания жизни.
Авель действительно очень нежный и впечатлительный мальчик. Таково и Вдохновение. Оно не любит вмешательства в Его работу, и тотчас исчезает, когда в жизнь врывается более тяжелая материя разума.
Потеря Авеля отнимает у сущности интерес к жизни, и он уже не живет, а терпит жизнь. А это очень тяжело.
Пришел сон. Пропала любимая собака Марии. Вместо нее бегает такая- же, но только черная.
Боже, какая скорбь. Мария вся согнулась, сердце и глаза плакали, и она сквозь великие страдания и слезы молила родственниц, – Скажите мне, где она? Я вас не слышу. Пожалуйста, говорите погромче, потому что я оглохла, я полуслепая, я молю вас, скажите погромче. Где она?
Такая великая скорбь? И родственницы согнулись также как и Мария, и тоже плачут, что-то говорят. Мария не слышит и только униженно молит и молит, – Ну, пожалуйста, скажите мне, где она?
Слезы льются у неё из глаз и сейчас. Наяву. И сердце скорбит смертельно.
И идут слова, – Каин? Где брат твой Авель?
Это скорбь просто запредельна.
Черная собака, как образ меланхолии. Легко ли жить в вечной меланхолии? Кто познал эту черноту, тот знает, что это за жизнь.
Но,