брошенных в могилу скорбящими родственниками.
Шериф Лютер Тиллмен, сунув руки в карманы стеганой утепленной куртки, стоял на углу Фицджеральд-авеню и Мейн-стрит, через улицу от руин. Время от времени ритм и скорость его дыхания – клубы пара на морозе заставляли вспомнить об огнедышащем драконе – менялись в соответствии с настроением: ярость, печаль, снова ярость. Он радовался, что соседние здания пострадали меньше, чем можно было ожидать, но это было слабым утешением, с учетом масштабов катастрофы. Пока что насчитывалось сорок два погибших, включая губернатора и местного конгрессмена, но это число наверняка увеличилось бы с началом разбора завалов.
Тиллмен был удручен из-за того, что его оттерли в сторону: сначала полиция штата, потом, в более агрессивной манере, агенты ФБР из миннеаполисского отделения и совсем недавно – специалисты Бюро, прилетевшие из Куантико: в основном они представляли Первый отдел поведенческого анализа, который занимался терроризмом, поджогами и взрывами. Тиллмен не возмущался. Они обладали нужными знаниями и ресурсами для такого тщательного расследования, которое не мог произвести ни один окружной шериф. А поскольку среди жертв оказался конгрессмен, это было преступление федерального значения. И все же несчастье произошло в юрисдикции Тиллмена, многие из погибших были его друзьями или соседями. У него болело за них сердце, и к тому же скорбь усугублялась от ощущения собственной бесполезности.
Несмотря на холод и скверный запах дыма, который то ослабевал, то усиливался, в зависимости от капризов вечернего ветерка, горожане собрались поблизости – посмотреть на происходящее и отдать дань памяти погибшим. Помощники Лютера мягко просили отойти каждого, кто подходил слишком близко, и терпеливо утешали тех, кто беспокоился о судьбе близких. Но больше они не могли сделать почти ничего – здесь верховодили федералы.
Жители округа любили Тиллмена. В пятьдесят один год он оставался прямым, как фонарный столб, при росте шесть футов три дюйма, некогда считался школьной футбольной звездой и был черным, хотя в Миннесоте менее пяти процентов жителей могли похвастаться африканскими корнями. Он гордился тем, что его четыре раза выбирали окружным шерифом. Но эта гордость не переходила в гордыню благодаря смирению и чувству ответственности перед людьми, доверившими ему эту работу.
Кроме того, Ребекка, жена Тиллмена, с которой он жил уже двадцать шесть лет, умела выявлять растущее высокомерие на ранней стадии и ставила мужа на место при помощи взгляда или ласковых слов. Он старался не забывать, что его действия отражаются на Ребекке и на двоих детях Тиллменов. Это усиливало его раздражение: представители вышестоящих инстанций оттерли его от расследования, а местные жители не без основания ожидали, что шериф примет в нем активное участие.
Его беспокоило, что все слишком быстро свелось к единственному следу: Кора Гандерсан. Он знал ее двадцать лет. Кора не была способна на такое ужасающее преступление.
И все же каждый человек – загадка; разум каждого