двенадцатом часу ночи, когда Ребекка и Джоли ушли спать наверх, шериф Лютер Тиллмен сидел за кухонным столом – без ботинок, но все еще в форме, – с головой уйдя в очередной рассказ Коры Гандерсан. Из трех уже прочитанных этот пока что казался ему лучшим. Два первых имели изящную концовку, в третьем, возможно, все будет еще изысканнее. Временами проза звучала у него в голове, как песня, а когда он начинал читать вслух, комната наполнялась мелодией.
Шериф размышлял над тайной, которую учительница скрывала много лет. Она написала тридцать толстых тетрадей прозы такого качества, что за нее ухватился бы любой издатель, но явно никогда никому не говорила о своем творчестве. Легкая на подъем, всегда интересовавшаяся тем, что творится вокруг, она жила уединенно – если не считать Дикси-Бель и собаку, которая была до нее, – но вела напряженную творческую жизнь и скрашивала свое одиночество, создавая ярких персонажей. Дикси заскулила, точно Лютер произнес ее имя вслух, и подняла морду со своей лежанки, которую шериф привез из дома Коры и поставил в углу кухни.
– Спи-спи, малышка, – сказал он, и собака, вздохнув, опустила голову.
Он привез домой десять тетрадок с сочинениями Коры и еще ту, где она с параноидальной уверенностью писала, что паук откладывает яйца в ее мозгу. Утром нужно будет съездить в ее дом и забрать остальные тетради. Лютер не мог понять, как женщина, писавшая такую тонкую прозу, могла въехать на смертоносном внедорожнике в отель «Веблен». Он верил, что любое преступление – это нездоровый побег с корнями, которые можно выкорчевать, и не сомневался, что в одной из тетрадей на спирали найдутся первые признаки неуравновешенности, свидетельства начала паранойи. Возможно, удастся выяснить не только когда это случилось, но и почему.
Смартфон, заряжавшийся на соседнем столе, зазвонил в 11:48. Повернувшись, шериф схватил телефон. Его помощник Лонни Берк, отправленный для патрулирования дорог на границе округа, сообщил, что дом Коры Гандерсан горит и что это, без сомнения, поджог.
31
Лютеру показалось, что это не просто акт бессильной мести, совершенный родственником одного из погибших в отеле.
Дранка, стропила, балки, стойки, стенные панели, двери, шкафы, мебель – все превратилось в прах, унесенный ветром далеко в ночь. Бетонные подпорки испускали свечение, напоминавшее сияние луны, но та по-прежнему была окутана тучами. Бледный свет сопровождался жаром, все еще слишком сильным: оконные стекла превратились в сияющие лужи на бетоне, где только начали появляться рябь и спирали, а весь металл плиток, холодильника и кастрюль – и даже печки, рассчитанной на контакт с пламенем, – сделался полурасплавленной массой, сверкающей, необычной на вид.
Снег в радиусе пятнадцати ярдов вокруг дома превратился в ручьи и воду, а замерзшая земля – в грязь. Дальше снежное одеяло было усыпано пеплом и крапинками сажи. Две старые сосны, лишившиеся зелени, стояли перед домом, понурившиеся, ощетинившиеся, черные