ни больницы, ни постоянных врачей, ближайший город Везенберг находился в тридцати пяти верстах, вести отца в Петербург было опасно. К счастью, в Безо жил на даче старичок-немец – доктор Zopfel, который взялся лечить отца. В Петербург Марии Павловне была послана тревожная телеграмма, она взяла за свой счет кратковременный отпуск и приехала сама, и вместе с ней приехал второй служитель отцовской лаборатории Василий Ломакин и привез с собой городскую отцовскую кровать с сеткой, чтобы отцу было удобнее лежать. На следующий день приехал университетский фельдшер Борисов, дежурить около Алексея Евграфовича по ночам.
Все трое приезжих скоро уехали назад в Петербург. Главный уход за отцом ложился, конечно, на мать. Я была еще глупа и не понимала всей серьезности болезни отца: я добросовестно дежурила около него днем, но это не мешало мне по-прежнему играть и болтать с Луизой.
Я уже писала, что в пустом доме Лангсеппа была открытая терраса, которую использовали в качестве сцены для любительских спектаклей: перед ней на лужайке ставили несколько рядов скамеек для зрителей. Комнаты, выходившие на террасу, служили кулисами. Только последние несколько лет в Безо появилось значительное число русских дачников, и количество их все возрастало. Стали приезжать преподаватели Гатчинского сиротского института[156], преподаватели средних и высших учебных заведений Петербурга. В Безо приезжали преимущественно семьи лиц, пользующихся летними трехмесячными каникулами, так как часто ездить в Безо и обратно было дорого и утомительно. Таким увеличением русского дачного населения были недовольны прежние основные дачники, немецкие семьи из Петербурга, Ревеля и других ближних городов. Русские дачники были, как всегда, более тароватые[157] и часто более состоятельны, цены на дачи и на продукты несколько поднялись, что, конечно, не нравилось немцам. Но и кроме этого чувствовался известный антагонизм. Немцы держались особняком и лишь с трудом объединялись с русскими. Немецкая часть дачников ежегодно устраивала любительский спектакль на немецком языке и использовала для этой цели упомянутую террасу
Когда отец заболел, там как раз шли репетиции пьесы. Смотреть эти репетиции никого не пускали, но ребятам, в том числе и мне, все ведь надо знать, все интересно. Репетировали вечером. Мы с матерью поужинали, она ушла к отцу, а я, пользуясь своей безнадзорностью, отправилась смотреть репетицию, для чего залезла на наш забор, с которого прекрасно была видна освещенная терраса и все было хорошо слышно. Я так была увлечена спектаклем, что не слышала даже колокольчиков коляски, на которой приехала Мария Павловна, и увидала ее, когда она уже входила в калитку. Я побежала ей навстречу и стала ей рассказывать о спектакле, а не о том, что волновало ее, – о болезни отца.
Такое мое излишнее увлечение спектаклем можно объяснить тем, что меня лет до пятнадцати мать не пускала ни на какие вечерние спектакли, да и на дневные спектакли я ходила не чаще