у стены.
– А ты, – кивнул Дарье, – скатертью накрой, да край свесь, чтобы не увидели, – отец явно был расстроен. Не тем, что сын несдержан, а что непредсказуем. Нет в нём кротости и смирения. Глядя, как Иван сует ружье под лавку, изрек: – Подходите все. Благословлю вас… и будем прощаться, – батюшка перекрестился и поманил детей. Те замерли, боясь переспросить: зачем прощаться? Робко подошли и встали вокруг отца.
Отец Алексий начал с младших.
Целовал каждого троекратно в щеки и в лоб, прижимал к себе, трепал по волосам, брал детскую руку в свои ручищи и целовал – словно не он благословлял, а сам брал благословение. Крестил и со словами «Во Имя Отца, и Сына, и Святаго Духа» отстранял, чтобы обнять, потрепать и благословить очередное свое чадо.
Услышав про солдата, отец Алексий понял: сон в руку. Не было только ангелов и херувимов. «Но как только – так сразу, за ними не заржавеет…» – пронеслось в голове, и батюшка перекрестился, гоня от себя некстати явившиеся мысли. Что делать и как себя вести, священник не знал. Если бы ночью пришли чекисты, он, наверное, меньше бы растерялся, чем сейчас. Ареста он ждал каждый день, а тут… как-то всё непонятно… странно и немного страшновато. Он боялся не смерти… встречи.
– Господь милостив, Он подскажет, Он научит, – прошептал отец Алексий, устремляя взор поверх иконостаса – туда, где в лучах утреннего солнца сиял Спаситель. На ум пришли строки из Евангелия от Луки: «Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! впрочем не Моя воля, но Твоя да будет10». Батюшка помолчал, вспоминая события страстной пятницы, и продолжил, возвышая голос: – Как Ты не ослушался Отца Своего, так и я, раб Твой, не ослушаюсь Тебя – Сына Божьего. Об одном прошу: вот чада мои неразумные – сбереги их. Не для меня, ибо я уже не в мире, для Себя сбереги.
– Может, они и не за тобой, – робко предположил Фёдор, теребя ворот. Ему было душно, давила тоска, и хотелось скинуть тяжелый, расшитый крестами стихарь.
– Если не за мной, то за кем? За тобой? – отец посмотрел на старшего сына. – Или за ними? – кивком головы показал на младших детей, ластящихся к нему, как котята. – Обнимите меня и не плачьте, ночью поплачете, – отец Алексий сгреб всех разом, притянул к себе и стал лихорадочно чмокать детские макушки, втягивая ноздрями такие родные и дорогие ему запахи. Целовал и наставлял: «Только не ссорьтесь, живите в мире и любви, как Господь наш Иисус Христос завещал. Как мы с матерью вас учили, так и поступайте: по совести и по доброте. Да пребудет с вами Божья сила и благодать». Батюшка сдерживал слезы, боясь показать их детям, но они всё поняли – захлюпали носами, захныкали и зарыдали в голос, как по покойнику…
Глава 4
Фельдфебель Литке с молчаливого согласия Фридриха, который в бинокль разглядывал деревню, дал команду соорудить из подручных средств настил. Пачкаться в грязи никто не хотел, и немцы с радостью принялись вырубать молодые деревья, росшие вдоль насыпи. Егеря стучали топориками бойко и шумно, чувствуя себя здесь хозяевами. И то, что здесь был