Анатольевич.
Боже, здесь дурно пахнет тухлятиной. Это протухли все мои благородные порывы, конечно, их же так обильно полили самым отборным дерьмом.
А Юля снова стала на четвереньки, развела пошире ноги, выставила задницу и, как кошка во время течки, призывно ею покрутила.
Жоржик хихикнул. И этот смешок, это глумление сорвало крышу, планку, все затворы сдержанности, за которыми я прятал свою безграничную злость, выпустив во мне зверя. Прямо почувствовал, как мои глаза наполняются кровью, как у быка на корриде, которого столько раз пинали, втыкали в его тело пики… Все, я его сейчас прикончу! Развернулся и со всего маха погрузил свой кулак в худосочное тело этого ублюдка. Он захрипел от боли, но в моих ушах стоял, продолжал множиться его тихий смешок. Тут же второй кулак припечатал его челюсть. Еще и еще раз… Потом развернулся и начал колошматить по волосатому телу Вазгена. Мои ребята меня не останавливали, видно, понимали, что боссу нужно выпустить пар. Я бил и бил, за себя, мою поруганную гордость, уничтоженную этими скотами любовь, затоптанное в дерьме благородство. Бил за мою Танечку, за ее слезы, ее красивую боль. Наносил удары за ни в чем не повинного дитя, которого я хотел, поставил своей целью сделать счастливым, а сейчас точно понимал, что не смогу полюбить эту девочку, потому что вместо милого личика всегда буду видеть сегодняшнюю безобразно-пошлую картину, потому что я стану ненавидеть детский лепет, ведь вместо него в моих ушах будет стоять голос ее невменяемой мамашки, предлагающей всем ее оттрахать. Смешок Жоржика все звенел и звенел в моих ушах… Хотя бравые молодцы, подсаживающие молоденьких девчонок на наркоту и трахающие беременных чужих жен, больше не смеялись, а сдавленно матерились и харкали кровью. Я же продолжал и продолжал, как заведенный, бить то одного, то второго, словно передо мной были не живые люди, а две больших груши для битья. Чертов бронежилет мешал нормально дышать, я ревел взбешенным медведем и наносил удар за ударом… Хочу, чтобы эти скоты подохли.
Кто-то схватил меня за руки, оттаскивая от окровавленных тел.
– Все, босс, хватит! Остановись! Брейк!..
– Пошел на х*й!! – заорал я на Андрея Анатольевича. – Уволю к чертям собачьим!.. Куда ты смотрел?! Начальник службы безопасности, называется. Как мы могли пропустить такое скотство?! Как?!
И опять замахнулся бить, крушить все на своем пути, но кулак не долетел до скулящей от боли цели.
– Саш, увольняй, заслужил! Но сесть в тюрьму за убийство этих выродков я тебе не позволю. Саш, успокойся, слышишь, остынь! Брейк, тебе говорят!
Андрей Анатольевич оттащил меня подальше от основательно потрепанных героев-любовников.
В глазах продолжало полыхать кровавое марево. Бронежилет болезненно сжимал грудь, из горла вырывалось шумное сиплое дыхание. Теперь мне захотелось реветь… плакать навзрыд от своего бессилия. И только гордость не позволяла показать свою слабость в присутствии подчиненных, ублюдков, наставивших мне увесистых рогов, да двух грязных давалок, одна из которых по документам числилась моей женой и носила под сердцем моего