настенная панель с различного рода держателями, крючками, саше, кармашками. Инструмент всегда был начищен керосином и блестел смазкой в ожидании своего часа – ножички: косяк, флажок, резак, богородский – для разных видов техник, для ажурной рельефной резьбы. Деревянные ручки стамесок всех видов и модификаций были до блеска отполированы его шершавыми ладонями с каменными мозолями – любовными отметинами ремесла. А как ловко отец пользовался стамеской-клюкарзой! Когда он орудовал ею, никогда не задевал рукояткой рабочую поверхность. Кира до сих пор не понимала, почему это название всякий раз рождало ассоциацию с бабой-ягой, лихо отплясывающей краковяк… А уж разного вида клепиков, штихелей, уголков и вовсе не пересчитать. И каждый инструмент знал свое место. Отец, отличавшийся бардачным характером в быту, в мастерской преображался. Был точен и памятлив, когда хотел определить инструменту место или что-нибудь найти. В мастерской пахло отцом – так считала Кира. И если запах матери выветривался из супружеской спальни тем быстрее, чем испарялась последняя сложная вязь молекул из раритетного флакона на комоде, то дух отца ощущался сразу, стоило только войти в его мастерскую. Это был сложный и полифоничный запах – такой же непростой, как и отношение Киры к отцу. В мастерской упоительно пахло свежей стружкой, древесиной, смолами, дубильными веществами, хвоей, машинным маслом, железом, этиловым спиртом, мускусом, немного ванилью. Отец мог по одному только запаху определить, к какой породе дерева относится материал.
У него была собственная классификация древесины, из которой он обычно творил что-то кружевное, невообразимое, воздушное, волшебное. Поскольку Кира часто бывала под рукой, она выполняла и роль подручного, и роль обычного слушателя при Мастере. С отцом было сложно «работать» – он был требователен и вспыльчив: «Да неси стамеску… Чё встала как вкопанная! Господи, откуда руки-то растут! Чё тут непонятного, етитская сила! Да чё мечешься-то, бл… Знать должна, если отцу пришла помогать…» Он никогда не умел четко объяснить, что ему нужно, и Кира научилась выживать в этих спартанских условиях, не только заучив, как называется и выглядит тот или иной столярный инструмент, но и еще освоив, в каких случаях он применятся. Мастерская была единственным местом, где отец в принципе обращал на нее внимание. После смерти матери он потерял к ней интерес, как будто в его сознании гибель жены каким-то непостижимым образом связалась с появлением на свет Киры. Мила пошла на рождение третьего ребенка вопреки всему на свете – советам врачей, состоянию здоровья – потому что он, ее Лерик, тихо радовался и безмолвно ждал. Роды были тяжелыми. Да что теперь об этом, когда Милы нет… Это не значит, что он не заботился о дочери, но с тех самых пор его любовь отдавала горечью полыни. Отец не тратил время на разговоры с ней, может, поэтому между ними так и не зародилась истинная близость. Кира могла пригодиться не только для того, чтобы метнуться и что-то подать. В его ремесле, как известно,