для усиления эффекта объема расписывался разноцветными красками. Оканчивались такие игрушки вытянутыми, заостренными… пипками. Кира и сейчас задумывалась, не зная, как можно обозначить эту их нефункциональную и все время предательски откалывавшуюся часть. Больше всего, конечно, билось игрушек, когда к держателю крепилась нитка или когда она еще не успела толком повесить ее на ветвь елки, а уже торопилась отойти, чтобы полюбоваться эффектом. Наряжали елку всей семьей. И отец, который вечно раздражался ее криворукостью, опять шумел, что у Кирюхи, дескать, руки из одного места растут. Больше всего, до слез, она жалела, когда нечаянно разбивала игрушку, которую когда-то покупала мама. Вот еще на одну вещь память о ней становилась короче. Она уж и не тосковала, настолько привыкла жить так, как жила. Только все ей казалось, что живет она, словно черновик пишет, что не ее это семья, и не ее судьба, и все не по-настоящему. Она ведь никогда не говорила о том, что чувствовала, но отец замечал, угадывал это. Однажды она услышала, как он разговаривал с приятелем и сетовал: «Знаешь, чужая девка растет! Не понимаю я ее! И, бывало, прикрикнешь, а она так посмотрит… И в глазах что-то такое, что и не понять мне. А вижу – чужая…» Он прогнал ее тогда, когда увидел, что она крутится поблизости…
Возвращаясь мыслями к елке, Кира и рада была бы забыть сосущую под ложечкой, едва теплившуюся надежду о подарке, которой долгое время не суждено было сбыться. Жили тогда тяжело, перебивались случайными заработками отца. После того как все расходились по домам, Кира, валясь с ног от усталости, находила под елкой подарок в бумажной оберточной упаковке с казенным набором конфет, печенья, шоколада и мандаринов. Ну, это она напрасно… Отец всегда старался разбавить стандартный набор специально по случаю купленными шоколадными конфетами «Мишка на севере».
В принципе, несмотря на вспыльчивость, отец был добр с ней и братьями, и с ним вполне можно было бы ладить, если бы не болезненное пристрастие к зеленому змию после смерти матери. Кира страшно страдала, когда у отца начинался запой. Пил он, как по расписанию, несколько недель. Все подряд. Что попадалось под руку. Обычно попадался самогон, который варила соседка с их же улицы – Никитична. Братья Сергей и Андрей (отец называл их Серегой и Андрюхой) болезнь отца не воспринимали как беду. Просто как особенность, которую необходимо принять. И точка. Они-то в качестве посыльных и поставляли литровые бутылки с вонючей мутной жидкостью. Кира боялась отца в этом состоянии. В нем он мог быть агрессивен. И помимо того, что был скор на язык, становился скор на руку. И вот об этом Кира совсем не хотела вспоминать… Это безобразие прекратилось, когда боль отца притупилась, а братья достаточно подросли, чтобы постоять за сестру.
***
Наконец-то она выбрала для своей трапезы соответствующее винное сопровождение… Как все-таки это