утром, из кобуры мертвого германского офицера. С погонами полковника, о чем свидетельствовали две золотые «звезды» на серебряном шитье. Тот был в салоне развороченного армейского автобуса «Даймлер-Опель». Взрывом фугаса (дело рук местных партизан) машину отбросило в кювет и повалило набок. Из окон вылетели все стекла, прикрытые синими кожаными шторами. Мертвому водителю лицо сильно посекло. Он единственный остался на своем сидении. Полковника отбросило в заднюю часть кабины. Он еще был жив. Продолжа-таки смотреть на мир. На бледно-серое, по-зимнему смиренное утро. Сергей был категорически против, чтобы подойти к машине. Это не входило в план операции. Но старший группы, Анатолий Смоляков, грозно посмотрел на него. Затем, выпятив нижнюю губу, произнес: «Кто боится, пусть остается с девочками». Пошел сам. («Девочкой» в группе называли Настю Светлову. Была она радисткой.) Сергей, из чувства солидарности, увязался за ним. Сделал это, чтобы вся группа не сбилась с «внутреннего курса». Но это произошло. Завидев в салоне опрокинутого автобуса еще живого германца, Анатолий присвистнул. «А ты живой, гад, – сказал он в исступлении. – Поможем этому гаду сдохнуть?» «Уходить надо, Толя, – Сергею хотелось взять этого юнца за шиворот. Дать коленом под зад. – Мало ли кто вздумает навестить эту дорогу». Анатолий вынул из кобуры «Вальтер» (Р-6). «Я же сказал – иди к девочкам…» – презрительно бросил он. Германский полковник захрипел. У него была проломлена грудь. Из горла на шитый серебром черный воротник и меховые отвороты шинели хлынула кровь. «Доходит, гад фашистский, – Анатолий с отвращением снял оружие с предохранителя. – Сам не желаешь?» Прежде чем Сергей успел что-либо предпринять, приставил тупой ствол. Толстый ворс германской шинели смягчил звук выстрела. Седеющая голова германца откинулась…
Сергей только и смог: подойти к командиру и плюнуть в лицо. Так, чтобы не видали другие ребята. И Настя, которую он полюбил. Всем сердцем и всей душой…
Вечером того же дня Сергея поймали местные жители. Он снова уснул, зарывшись глубоко в стог. Очнулся теперь уже от прикосновения чего-то жесткого и острого. Прямо в грудь уперлись вилы. Три металлических, отточенных острия. Словно пальцы мифического чудовища. За мужиком в кожушке и шапке, обросшем седой бородкой, стояла баба. Кутала голову в платок и жалобно причитала: «Уходи отсель, кат! Вражина ты красная. Придет германец, вин табе сказит мордяку. Петро, гони его. Не треба нам таких постояльцев…» Но Петро, смачно выругавшись, велел ему встать. Идти до хутора. Они прошли через снежное поле. Хутор, как игрушечный, с мазаными домиками под соломенными крышами, с «журавлями», скворечнями и плетеными заборчиками был перед ними. Вдали, с возвышенности, в мутно-белом мареве, перед черточками лесов, виднелась серая лента забранной под лед речки. Через нее был перекинут железнодорожный мост. Недалеко к нему жался деревянный мостик. По нему по направлению к городу шли