искал, – просто ответил он.
– Так, ладно, – сказал я, вставая с дивана, на который меня заботливо уложили, – как вы это провернули? – я изобразил руками нечто неопределенное. – Если все, что я видел, не было сном, то это же просто магия какая-то! Волшебство!
– Пожалуй, что и волшебство, – согласился мой спаситель.
– Но это же невозможно! Такого просто не бывает!
– А синие Псоглавцы бывают, а вот этакие нимфетки с васильковыми крылами и цветами вместо волос? – он взял в руки одну из последних зарисовок, валяющихся на столе.
– Это всего лишь мои фантазии, они существуют только на бумаге.
– Так ли это? – мой собеседник вперил в меня колкий немигающий взгляд, и я почувствовал себя в эту минуту пергаментно-прозрачным.
Мне стало ясно, что этот с виду мягкий, дурашливый Санта, читает меня как открытую книгу. Да это и немудрено, ведь вся моя душа расписана в этой пыльной комнате весьма красочно, наглядно и безжалостно подробно. Чудаковатые, неземные женщины и мужчины, мифические потусторонние животные, нелепая ассиметричная архитектура и запредельные пейзажи, в которых обитал весь мой разнообразный паноптикум, как нельзя лучше иллюстрировали мой внутренний мир.
– Искусство – это всегда душевный стриптиз, – озвучил мои мысли Олег Владимирович. – Но тебе абсолютно нечего стесняться, твоя душа красива и даже поразительно чиста, как это не странно.
– Ой, давайте без моральных оценок, – грубо отрезал я, чувствуя, что вот-вот раскисну. – Как вы сделали эту дверь?
– Нарисовал, – проговорил Олег Владимирович так спокойно, будто речь шла о походе в соседнюю булочную.
– Вы надо мной издеваетесь? – страдальчески вопрошал я, уже начиная понимать, что не добьюсь удобоваримых разъяснений.
– Отнюдь, мой друг, отнюдь! Я скорее поражаюсь твоей несообразительности. Хотя гусеницы в бабочек тоже не без труда превращаются, – сказал он шепотом совсем уж непонятное, затем встал и принялся разгребать заваленный планшетами угол моей мастерской. – А вот он! – воскликнул мой чудаковатый друг, доставая Псоглавца, – Очаровательный пес! Жду, жду с нетерпением знакомства с ним и со многими другими, созданными тобой персонажами. Ты ведь не станешь отрицать, что сначала он тоже был просто нарисован, как и та дверь, через которую мы ушли из клуба. Ты его нарисовал, а через какое-то время увидел на улице города, так?
– Так, – согласился я, начиная понимать, куда он клонит.
– Ты верно думаешь, что я тебя тут мистификациями балую? А я скажу, что это, пожалуй, и есть настоящее волшебство, истинно правдивое и чистое в своей простоте. Оно совершается ежедневно, сотнями людей, не осознающих что творят его. Эта простая и порой незримая магия оставляет след на всем, к чему они прикасаются, не только своей рукой, но и мыслью.
– Вы что же, волшебник?
– Я всего лишь человек, способный творить. Но творить для мне почти то же, что и колдовать. На самом деле, многие люди могут делать то же самое, – проговорил он вкрадчиво, установив на свободный