платят. Получи прыжковые три рубля, распишись в ведомости. Иди на эти три рубля купи чего-нибудь вкусненького. Выездной солдатский буфет – «булдырь» на жаргоне – уже на поле. Покупай, чего душа изволит, и кушай, родной, отдыхай, сегодня у тебя праздник. Рай! Сравните это с многокилометровым бегом в противогазе да еще с постоянными «вспышка справа!», «вспышка слева!». Вот и понятно будет, почему прыжок с парашютом – это рай для десантника. Тут каждый день прыгать согласишься, невзирая на проценты нераскрывшихся парашютов. Бывает, конечно, что и не раскрываются купола, но редко. Если статистику взять, то больше шансов под машину на улице с оживленным движением угодить, чем разбиться при прыжке в нормальных условиях, на нормальном оборудовании.
Не успел я еще присягу принять, а военную службу уже до донышка понял. Для солдата что главное? Кто служил, сразу скажет: «сачкануть, пожрать и поспать». Для командира что главное? Заставить солдата работать, кормить в меру; голодный солдат – это злой и инициативный воин, а именно такой Родине и нужен. А спать? Спать, милые, дома будете, если до дембеля доживете.
Военную службу я невзлюбил, и она отвечала мне тем же. Поняв ее до самой сути, стал я вовсю сачковать, думал исключительно о жратве, а не об уставах, старался побольше поспать, умудряясь делать это даже стоя в наряде у тумбочки дневального. В своем соревновании с армией я проявлял и развивал в себе именно те качества, которые мне потом не раз пригодились в Афганистане: решительность, настойчивость, умение маскироваться, вводить противника в заблуждение, готовность любыми мерами обеспечить себя пищевым довольствием. Но в то время солдатом я был еще неопытным. Мою маскировку легко раскрывали, в заблуждение командиров вводить не особенно получалось, вот и огребал я наряды вне очереди и испытывал на себе приемы военного воспитания по полной программе. Но попыток объегорить своих командиров не оставлял, проявляя похвальную настойчивость. Посему, говорю это без ложного стыда, был я в учебной роте самым хреновым курсантом, а в солдатском ранце носил не маршальский жезл, а прятал украденные на кухне сухари и сахар. Что было, то было.
Летом 1980 года в Москве проходили Олимпийские игры, умер Владимир Высоцкий, несли первые боевые потери наши части в Афгане. В восьмидесятых годах двадцатого века заканчивалась целая эпоха. Эпоха Советского Союза. Она заканчивалась бесконечно длинными очередями и всеобщим дефицитом, больной экономикой, неустанной ложью власти, которой уже никто не верил, кровью наших ребят в Афгане. Одна тысяча девятьсот восьмидесятый год был первым годом этой эпохи, первым шагом на пути в пропасть. Мы будем свидетелями и участниками последних лет этой уходящей эпохи. Это мы будем ее жертвами: предателями, героями или просто дезертирами. Но мы этого не знали, да и не могли знать. Да и что мы вообще могли знать? Тогда, летом восьмидесятого, наша жизнь и мироощущение сузились до казарменных границ, и постоянной военно-матерной музыкой звучало: «Упор лежа принять… Бегом марш… Носочек тянем… Ро-ота! Газы!!!» Окрики и добавления к командам: