каждый день по одному узлу. Если я за это время не возвращусь, а дни, указанные узлами, истекут, то плывите на родину. Пока же стерегите мост и всячески старайтесь его сохранить и уберечь. Этим вы окажете мне великую услугу.
Так он сказал и поспешил с войском дальше.
За Фракией начинались бескрайние скифские степи. Семьсот тысяч воинов конных и пеших были готовы ковром расстелить их под ноги царя царей, дикий степной народ бросить к копытам его коня. Очень скоро всё так и будет.
Дарий ехал во главе своей гвардии. Её составляли десять тысяч «бессмертных». Юноши и молодые мужи из родовитых персидских семей, надменные, беспредельно отважные, самозабвенно преданные – в битвах они не знали равных противников. Первая тысяча принадлежала к личной охране Дария и, гордясь своей близостью к государю, следовала за ним, как огромная тень.
По правую руку царя царей, грузно уйдя в седло, ехал Отан – вазир[6] и советник. По левую руку высилась мощная фигура Копьеносца Гобрия – начальника всех копейщиков. Обоих царь стран называл своими друзьями и величал титулом «благодетель». Отан и Гобрий были в числе заговорщиков, расчистивших двадцатисемилетнему Дарию дорогу к трону.
Десять лет, прошедшие с той яростной ночи битвы за трон, продёрнули белые нити в их волосах, проложили морщины на лбу и около губ. На дорогах молодость мужает быстро, быстрее, чем у домашнего очага. А часто ли Дарий, Отан и Гобрий наезжали в Сузы – город всех городов? Может быть, и года не провели они под мирными кровлями. Походы, завоевания стран, подавление непокорных народов, то и дело восстававших против царя царей…
– Отан, – усмехнулся Дарий, предвкушая успех собственной шутки, – мне не раз приходилось слышать, что скифские холода белят бороду и она начинает звенеть от висящих сосулек. Тебя не страшит подобная участь?
Гобрий расхохотался. Предположение было тем более смешным, что на обрюзгшем лице вазира борода росла редкими пегими клочьями.
– Ничего, государь, царь царей и повелитель Азии, – произнёс без улыбки Отан, – я приму во внимание предупреждение, сделанное тобой по доброте душевной, с первого же скифа сорву остроконечный колпак и нахлобучу себе на голову до самых плеч.
– Поистине, мой вазир, нет на свете тебя умнее.
– Напрасно хвалишь вазира, государь, выдумка его слепая.
– Как так слепая?
– А так. Шапка, нахлобученная до плеч, бороду спасёт – это верно, да глаза-то закроет. Вот и выходит, что выдумка слепая. Зря наш вазир загордился, без толку вознёсся.
Дарий и Гобрий расхохотались.
– Для глаз я прорежу отверстия, – невозмутимо сказал Отан, – и боюсь, что великий царь и его Копьеносец, с которым он беспричинно дурачится и веселится, словно мальчишка, удравший из школы, вынуждены будут последовать моему примеру. Купцы, побывавшие в этих степях, клятвенно заверяли, что ходили по воде, как по сухому песку, нимало не замочив ног. Они говорили, что холод остановил реку и покрыл