что-то грибное. Всё, что нашёл, отдал приготовить Лизе. Он выписывает слова: «Лифостротон. Аваддон. Хризолит». Надо расширять словарный запас, мало ли о чём придётся писать. «Диадема. Скиния. Пакибытие. Перстный». Забыл спросить, есть ли у них на селе ячейка воинствующих безбожников.
А в детской книжке все картинки раскрашены фиолетовым карандашом. И Лазарь убогий, и блудница, и апостолы в лодке – все фиолетовые, и парус, и само море, и поросята на горе. За окнами темно. Мышка скребётся под полом. Сверчок. Всё как надо в деревне.
«Тут на горе паслось большое стадо свиней, и они просили Его, чтобы позволил войти в них». Это он уже где-то читал. Может всё пригодиться. Он выписывает.
«… Бесы, вышедшие из человека, вошли в свиней, и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло».
Ну да, известное место.
Ласточка смотрит в окно: думает.
Был такой случай, кажется, под Новгородом (слышано от Павловского). Секретарь одного из райкомов столкнулся с трудностями: шёл сбор денег по подписке на заём укрепления обороны, и не всё ладилось. Вызвался подсобить поп местного прихода, он просил, чтобы ему разрешили пройтись по деревням с крестным ходом. Ему не препятствовали. Прошёлся, распространил облигации. Тут-то их всех и к ногтю – и секретаря, и служителя культа.
Лёжа в постели, Ласточка вспоминает другой случай вредительства. В остоевском племхозе кормили свиноматок мёрзлой картошкой, чтобы спровоцировать выкидыш. И это, когда по всей стране развернулось движение за два опороса в год. Что же я опять про свиней, укоряет себя засыпающий Ласточка, а где же люди живые? И он вспоминает Лизу. Лиза. Лиза. Её глаза. Глаза Лизы. Он пытается подобрать эпитет – не подбирает. А мысли путаются. Ласточка слышит, как медленно пробирается вверх по дороге, грохоча бортами, грузовая машина. Не открывая глаз, он чувствует прилив света в комнату от скользящих фар; ему и тепло, и уютно, и немного обидно: ведь есть же грузовик, а послали подводу. Он спит.
Ему ничего не снится. Наступает утро.
Утром Ласточку будят. Он ещё не понял, где он и что его будят, но понимает, что день будет солнечный – так ярко в глазах.
– Вставайте, Виктор Сергеевич, вставайте. Вы что дверь не закрываете?
Их двое. Первого он признаёт по известной ему примете – глубокому шраму ещё, как он слышал, с Гражданской. Это председатель колхоза товарищ Шамякин, тот самый. Второй стоит за спиной у первого.
– Виктор Сергеевич, простите, что так оно получилось. Вам если справку, не знаю, или что надо куда, то мы пожалоста…
– Куда ж ему справка, – говорит второй, стоящий за спиной Шамякина, – там знают…
– Что знают? – не понимает Ласточка.
– Беда у нас, Виктор Сергеевич, вы извините, что я вчера… не до вас было.
– Что было?
– Радостный околел.
– Как околел? Когда?
– Дак я говорю, вчерась околел. Вот Савченко, ветеринар, я не представил…
– Вы как приехали, – говорит ветеринар, выступая из-за спины Шамякина, – как приехали, уже он, ясно всё, думали… Думали к полудню, а тут до ночи… Ну, разберёмся.
– Разберёмся, разберёмся, не думайте. –