она губки.
– Извините, – голос прозвучал настойчиво. Мне очень нужно с вами поговорить. Это важно.
– Не сейчас, Виктор Петрович. У меня действительно нет времени.
Его глаза рассерженно блеснули, губы упрямо поджались.
– Я должен поговорить с вами, Мария Михайловна, но здесь… это наверное неуместно. Разговор должен остаться между нами.
Мария тяжело вздохнула.
– Ну, ладно.
Она взяла свою мантилью и быстро завернулась в нее, потом надела шляпку, в то время как Корф подхватил со столика цилиндр и изящную трость…
Ладно, она выслушает его признание (уж не дура – догадалась о чем пойдет речь)… Потом откажет – и все. Пусть ухлестывает за её подругами тем более те совсем не прочь.
Они прошли Конногвардейский переулок в просвете которого был виден тяжеловесный дом – почти дворец. То был как помнила Мария один из особняков князей Юсуповых.
Слева остался дом Якобсона – громадное строение, занимавшее почти целый квартал, и выходившее сразу на Садовую улицу и на Вознесенский и Петергофский проспекты. Этот доходный дом включал в себя целый лабиринт с бесчисленным множеством квартир, дававший приют множеству народа. В грязных и темных полуподвальных комнатах ютились истопники, мастеровые, каменщики. В меблированных квартирках – душных и тесноватых – квартировали чиновники, студенты посостоятельнее, приказчики средней руки, и девицы «живущие от себя» – из тех что получше да почище. Ну а в квартирах бель-этажа разные там статские советники, маклеры, рестораторы, модные врачи и прочая чистая публика.
Ну когда же Корф начнет этот свой разговор – скорее бы уж!
Они достигли перекрестка Литейного и Конногвардейского. Тут возвышался обнесенный чугунной оградой, особняк графа Гурятинского. Граф сей этот прославился тем, что в царствование Николая I – прадеда нынешнего царя, он – штабс-капитан гвардейской артиллерии, отверг предложенную ему руку фрейлины Нелидовской – беременной фаворитки императора, хотя к ней прилагались сто тысяч приданного и чин флигель-адьютанта. Он оставил службу в гвардии, женился на дочери деревенского священника в которую давно был влюблен, покинул Петербург, и уехал на Кавказ, где проявил удивительное мужество. Но карьеры так и не сделал. Граф вышел в отставку после Крымской войны, с тех пор и ведет отшельнический образ жизни. При этом отклонял все приглашения вернуться на службу от сменивших Николая Павловича царей, как говорят, будучи не в здравом рассудке.
Все это пронеслось у неё в голове, пока они стояли напротив мрачного дома, словно чего-то ожидая.
За несколько домов от них, вблизи Трехсвятского переулка строители заканчивали перекрывать крышу трехэтажного доходного дома – сороковых, кажется, годов.
Взвизгивала пила, звонко били молотки, а молодой голос залихватски выводил:
Сидит барыня в Аду,
Просит жареного льду.
Черти её, глупую,
Ухватами щупают…
Эх –