если бы у него был миллион, он тебе бы подошел. Ибо сам по себе он ни на что не годен. Это не беря в ум то, что не зря говорят – красивый муж, это не твой муж!
– Батюшка! – возмутилась Мария.
– Что «батюшка»? – посуровел Баранцов. Я хочу видеть рядом с тобой надежного, состоятельного человека, который и в самом деле умеет устраиваться в жизни. А вовсе не никчемного молодого глупца, который пустит по ветру твое добро… – отец говорил солидно и обстоятельно – как будто обсуждал важную сделку. Да для него её – дочери, родной кровиночки – брак и был сделкой!
– Но Дмитрию совсем не нужны мои деньги! – слабо запротестовала она.
– Ээ, – махнул рукой отец, и в голосе его зазвучало застарелое презрение. Слыхали мы эту песню! Только вот и другое нам ведомо: «Был бы сват насквозь свят, кабы душа не просила барыша». Жизнь есть жизнь – и раз ты этого не понимаешь, то уж позволь родителю с такими вещами разбираться!
Тон, каким говорил отец, не оставлял ни малейшей надежды…
– Марьюшка, ты хорошо поняла меня? – строго произнес он давая понять что разговор закончен. Выкинь из головы этого Подымова… Тем более его отец под конец жизни стал горьким пьяницей и мотом – даром что статский советник. Отчего собственно и разорился. Да и матушка… – он замялся, – Так сказать не была безупречной…
– Но мы решили пожениться… – растерянно пролепетала она. И при чем тут родители Дмитрия если они давно умерли?
– Нет, этого не будет, – сурово отрезал Михаил Еремеевич. И хватит говорить об этом. Я не хочу, чтобы вы вообще виделись. Ты хорошо меня поняла, дочь моя?
Девушка поняла, что по крайней мере сегодня к этому разговору возвращаться не стоит.
– Я всё поняла, папенька. Но если ты против моего брака с Дмитрием, то тогда и мне будет позволено отказать кое-кому?
– Это о ком же ты? – поднял он брови.
– Твой компаньон… Господин Корф меня домогается. Он требует, чтобы я согласилась стать его женой. И он уверен, что ты хочешь видеть его моим мужем! Вот так, – она выпалила это на одном дыхании.
Михаил Еремеевич с ничего не выражающим лицом откинулся на подушки и стал молча перебирать биржевые сводки. Большие черного дерева с бронзой напольные часы громким тиканьем отсчитывали мгновения тягостного молчания.
– Рар’а! Объясни мне, что все это значит! Ты хочешь сказать, что … господин Корф не лжет? Это ведь неправда, да?
Девушка почти кричала.
– Я… видишь ли, Маша, – тяжело вздохнув начал Михаил Еемеевич, – не желал говорить тебе об этом сейчас. Думал дождаться, когда ты выкинешь из головы этого своего никчемного кавалера.
– Дмитрий не никчемный, папенька! Как ты можешь так говорить о нем? Он не богат но сам прокладывает себе дорогу в жизни, как и ты и… я люблю его! Он…
– Я запрещаю тебе даже думать о нем! – рявкнул вдруг Баранцов привстав – глаза его грозно сверкнули. – Успокойся и послушай меня, Марьюшка, – продолжил он, уже смягчившись. – Я и в самом деле хочу, чтобы твоя судьба была устроена…