духовный союз знаменовали собой те вершины человеческого общения, испытать которые так жаждала ненасытная душа юной талашкинской амазонки. Правда, Светлана не имела никакого представления о том, чем она, собственно, будет заниматься в Японии – чужой, далёкой стране, – но это было не главным. Главным для неё было видеть этих людей, говорить с ними, жадно впитывать флюиды той психической энергии, исходящей от них, которая сворачивает горы и творит чудеса, и даже если бы ей не удалось как следует поговорить со святителем в силу его занятости и высоты его сана и положения, то ей, наверное, хватило бы лишь посмотреть ему в глаза и обомлеть от созерцания его глубокой духовности. А уж скрестить шпаги с Савабэ было не менее будоражащим воображение испытанием её собственного воинского духа, ну и доморощенного искусства шпажного боя.
Но это всё были мечты. А про быт Светлана и не думала. В конце концов, у неё была Поликлета. По иронии судьбы, после разговора в чайной Поликлета стала главной движущей силой их предприятия. Когда было холодно, она искала тёплый ночлег и дрова, когда голодно – провиант, а если кончались деньги, закладывала предметы, купленные ею же в начале поездки, или свои личные вещи, и надо же, иногда умудрялась тут же их выкупать, перепродавая по цене выше предполагаемой чуть ли не вдвое. Например, позолоченный портсигар покойного супруга Порфирия Поликлета закладывала по несколько раз и каждый раз выкупала по цене ниже назначенной, сетуя на нелёгкую вдовью долю и ссылаясь на подслеповатость и якобы природную недалёкость. А в это же время, когда на базарах, когда в лавках, продавала и вновь выкупала столовую утварь – серебряную солонку с малюсенькой ложечкой, миниатюрную сахарницу с золотым ободком и крышкой в виде петушиной головы, и даже футляр для пенсне из тёмно-красного сафьяна.
– Как вам удаётся и денег раздобыть, и предметы свои вернуть? – удивлялась Светлана, сама ничего не смыслящая в коммерции. – Никак обманываете вы их, приказчиков да купцов, а, Поликлета Никитовна? Не грешно ли?
– Слова-то какие используете, Светлана Алексеевна, «грешно»… слушать противно! Уж их и обманешь, – отмахивалась от неё Поликлета, – так, приторговываю, негоциирую, где сметкой, где жалостью… а что? Должны же люди друг другу помогать, тем более не для себя стараюсь, а для общего дела, – объясняла она, пряча под полу балахона только что чудесным образом вернувшийся к ней портсигар в шёлковом платочке, потом шелестела пересчитываемыми ассигнациями. – Тьфу ты, опять сбилась, вроде как на полтину больше сговорились, – и, забавно сдвинув брови, она опять принималась пересчитывать свой барыш.
А картина бывала такой – зайдёт Поликлета в скупку, где дают закладные на товар какой-никакой, сядет в сторонке. Сидит тихо, охает через раз, глаза долу, рот в скорбной скобке, ну стесняется вроде, что приличной даме вдовья судьба обозначена – вещи закладывать по бедности. Вид такой, что кабы не нужда, так и не видели бы её в этом месте. Когда цену назначат на её товар, в пол смотрит, охает, сморкается,