стороны огонь займётся быстрее. Озябшими были сейчас её руки, и она предвкушала, что будет сидеть у живого огня, который дышит в лицо, согревая. Укутывает на несколько мгновений в лёгкий плащ дыма, и вот уже нет его – резвеялся, только воздух легко колышется над пламенем.
…Она сидела на одном из поленьев, украденных у костра, и смотрела в огонь. И взгляд её был сейчас неподвижен. Она знала – так бывало уже не раз: всё вокруг неё сейчас заколеблется, так же как воздух над костром, а потом начнёт таять, отступать, и на смену ему придёт иное.
Она снова была в том старом доме, и там был тот же, что и здесь – тихий вечерний час. Но вместо хлама и запустенья, загаженного пола, и исписанных синей краской стен, она видела сейчас уют небольшой комнаты. Чёрное пианино с резьбой, и на крышке стоит подсвечник. Фарфоровый мальчик, застывший на бегу, с факелом в руке. Впрочем, свеча хоть и была, но не горела.
А вот лампа на письменном столе была зажжена. Спиной к Насте, за столом сидела девушка. Лица её Настя не видела, тёмно-русые волосы были заплетены в длинную толстую косу. На плечи девушки была наброшена белая вязаная шаль с длинными кистями. Девушка что-то писала.
Ощущение присутствия рядом было столь полным, что Настя слышала дыхание девушки – временами оно замирало, потом девушка переводила дыхание и начинала писать снова – на листах почтовой бумаги.
И ещё один человек был в этой комнате – Настя не сразу заметила. В самом тёмном углу неподвижно сидела и смотрела на неё девочка – та самая, которую она видела так часто, почти всегда в те минуты, когда открывалось ей неведомое. Одета девочка была всегда одинаково: белое накрахмаленное платье и летняя шляпа. Волосы девочки были распущены, на лоб падала чёлка. Обычно её лицо имело притворно сердитое выражение. Но уверенность была, что она, несмотря на нахмуренные брови, вот-вот рассмеётся сама, или скажет что-то такое, что рассмеются все.
Сейчас лицо её было непритворно строго. Она подняла руку и указала на угол противоположной стены. Там висела икона. Отсюда Настя не видела её в подробностях. Небольшая икона в позолоченном киоте – Богородица с Младенцем на руках.
Настя отвела взгляд от иконы и вновь посмотрела на девочку. Та кивнула. А затем положила руку себе на грудь, и Настя успела увидеть что-то свернувшее между её пальцев.
– Где ты у меня? – звал Настю голос из этого мира.
Пытаясь задержаться – ощущение было, точно её вырывают из сна, обещавшего бесконечно важное, из сна, который не приснится больше – Настя ещё успела увидеть портрет, висевший над пианино. На нём был изображён молодой человек, в полный рост, в форме – военной? – у пояса его была шпага. Волосы зачёсаны назад и пристальный взгляд тёмных прищуренных глаз. Вызов был в них – всему ли миру, или только ей?
– Ты что ж это здесь делаешь? – шаги бабушки одновременно тяжёлые и мягкие, торопливые, но Настя успела вскинуть глаза, – Это ж кто тебе разрешил? Нам тут пожара не хватало?
– Так