Я не спрашивал твоего мнения. Если будешь мешать, усыпят и все равно вычистят. Сделай все по-хорошему, Есения, не зли меня, не своди с ума.
У меня не оставалось даже этого волоска, он рвал его, раздирал у меня на глазах.
– Я клянусь, никто не узнает. Ни одна живая душа не заподозрит, что это мог бы быть твой ребенок. Дай мне просто уйти. Я просто исчезну из твоей жизни, и ты никогда меня не увидишь… Пойми… у меня никого нет. Это единственное родное. Мое. Моя кровь. Захар… умоляю тебя. Сжалься. Он ведь крошечный. Он ничего тебе не сделал. Ты никогда меня не увидишь… после того, что ты совершил… с моими родителями. Пожалей моего малыша… Не убивай!
Когда я сказала о родителях, он изменился в лице, побледнел еще сильнее и отшвырнул меня от себя.
– Собирай вещи. У тебя, – посмотрел на часы, – полчаса. Через три дня вернешься домой и забудешь об этом. Будто ничего и не было. Начнешь жизнь сначала.
Нет, кого я прошу? В нем нет ни капли сострадания. Он же похож на каменное изваяние, на лед, который невозможно растопить.
– Ты не человек. Ты – дикий, взбесившийся зверь… Нет… хуже. Ты – монстр. Даже звери не трогают своих зверенышей, а защищают до последней капли крови… а ты даже не зверь. Ты нечто жуткое и бессердечное. Ты… чудовище!
Расхохотался, кривя рот. Он вообще походил на какого-то безумца, словно перестал быть собой. Я никогда его таким не видела.
– Да, я монстр. Жаль, что ты не видела этого раньше. Марш в свою комнату собирать манатки! Мне не до разговоров. Пошла… быстро!
Вытолкал за дверь, и я увидела, как он распахнул дверцы бара, достал бутылку с коньяком, откупорил крышку зубами и прямо из горлышка сделал несколько глубоких глотков, потом дернул пальцами воротник и ослабил узел галстука.
В комнату я шла, шатаясь и придерживаясь за стены. Я трезвела и в то же время ощущала, как нарастает пульсация боли и понимание о том, что я слишком много себе придумала, что я влюбилась не в человека, а в… морального урода, в ублюдка, не способного на чувства. Не знаю, почему забывала выпить таблетки, прописанные его знакомым врачом, я была юной и безалаберной, рассеянной, слишком витающей в облаках. Меня так шваркнуло о землю, что я все еще открывала широко рот и глотала воздух, немея от боли. Испугался… за свою карьеру, за свою семью. Да не важно за что. Он просто струсил, и я для него действительно никто. И была никем.
Зашла в спальню и прислонилась спиной к стене…. Понимания, что во мне есть еще одна жизнь, еще не пришло, но мысль, что меня тронут и заберут это маленькое и бесценное чудо, казалась невыносимой, казалась чудовищно жуткой. Нееет. Я не дам. У меня больше никого нет. Это мое… часть меня. Может, я не готова, может, я буду плохой матерью, может… не знаю, но я не могу убить своего малыша. Он мой прежде всего. Он растет во мне, и никто не имеет права у меня его забрать.
Я подошла к окну, посмотрела на карниз под окном и на забор, на машину, в которую грузили спиленные в саду засохшие деревья и кустарники, а потом перевела взгляд на свой сотовый. Безумная мысль пронизала воспаленный мозг. Я должна попытаться, должна попробовать, должна! Схватила