Ванька проснулся от тревожных голосов родителей. Они стояли у окна. Вся комната была озарена красным трепещущим светом, где-то трещало и гудело. Ванька вскочил с кровати и подбежал к окну.
– Пожар, пилорама горит, – папа приподнял сына на руках, и он глянул в окно: зарево охватило всю улицу. Стекла окна были словно из красного стекла. Ночное черное небо, а на улице словно днем – незабываемое зрелище. Ванька еще не понимал, что пожар – это ущерб и горе и пребывал в восторге от того, что пожар, что он не спит ночью, а стоит с родителями у окна и жадно наблюдает за происходящим.
Пожарные машины стояли у пилорамы, возле них бегали фигурки пожарных в касках со шлангами в руках. И вдруг сильные струи воды обрушились на охваченное пламенем строение. Началась беспощадная борьба воды с огнем…
– Ну ладно, давайте спать. Хорошо еще, пилорама далеко, искры не долетают, – папа с мамой улеглись, а Ванька лежал с открытыми глазами и вспоминал происшедшее, глядя на потолок. По нему еще метались красные тени от пожара. Он слышал, как шептались родители:
«Пора Ванечку в Алатырь отправлять к деду с бабушкой, пока он под машину не попал или еще чего не натворил», – мама.
«Ты права, в детсаду мест нет, а там ему будет лучше», – папа.
Ванька горько вздохнул и затих, всхлипывая во сне…
– Я больше не буду перед машинами бегать, я буду слушаться, честное слово, – захныкал он, ворочаясь на кровати, – не надо меня отправлять.
Виновато шмыгая носом, Ванька собрался, было, заплакать и открыл глаза, изумленно озираясь: в промерзшее окно брезжил тусклый рассвет, на дощатой перегородке, отделяющей спаленку от комнаты, висел его матросский костюм с мерцающими в полусумраке якорями.
Вошла маленькая старушка с валенками в руках, на ее добром лице засветилась множеством морщинок ласковая улыбка.
– Замерз небось, давай-ка одеваться, милок, печь затопим, оладушков напеку, – пыталась она растормошить внука, помогая одеться.
В свитере и валенках Ванька уныло жевал за столом, поглядывая на весело гудевший огонь в печи, на бабушку, пекущую оладьи.
– Вот подрасту, и мама с папой меня к себе заберут, – он тоскливо вздохнул и поежился. Не дождавшись ответа, спросил громче:
– Дед где, бабушка?
– Придет, куцы он денется, – уклончиво ответила бабушка, вызвав этим любопытство внука.
– Ну, скажи, – заканючил, было, он, но тут звякнула щеколда в сенях, и Ванька выскочил из-за стола: – Идет!
Дверь раскрылась, и вместо деда в кухню вошла почтальонша.
– Здрасьте вам, – приветливо улыбнувшись, она прошла к столу.
– Здрасьте Валечка, вот радость нежданная, – засуетилась бабушка.
– Холодище – жуть! А ночью до 50 градусов мороз, по радио передали, – сообщила почтальонша, отогревая у печки руки и глядя, как бабушка быстро накидала оладьев в блюдце, поставила на стол.
– Накось горяченьких, отведай. А я гадаю, сегодня придешь али завтра, –