кулисы большое очарование нашего маленького кафе. Она-таки не все вам про вас рассказала.
– Зайдите, Вальтер, все же интересно, что вы еще узнаете о предстоящих вам годах. Идите-идите, здесь расплачиваюсь я на правах хозяина! Ведь мы еще в СССР. А в Германии будет ваша очередь. О Польше не говорим – пока проедем, не успеем проголодаться.
– Спасибо, принимаю предложение. А цыганке, наверное, надо ручку позолотить. Мы ведь забыли о гонораре, – и Вальтер направился к эстраде.
– Спасибо, Мойша, за прием, за радушие, Бог даст, свидимся. Буду в Бресте – мимо тебя не пройду, – услышал Вальтер слова Кости, отодвигая тяжелую бархатную штору.
Цыганка стояла перед ним. Взгляд ее больше не казался тяжелым, но, скорее, растерянным или даже испуганным.
– Скажите своему другу, что ему нельзя ехать в Германию. Его ждет там смерть, притом очень скоро – всего через четыре дня. Через три на четвертый. Пусть лучше возвращается. Тогда он сможет прожить еще четыре года, пока его не арестуют а потом не расстреляют свои. Это очень мало, но все же четыре года лучше, чем четыре дня… У него очень плохая вещь! Тем, у кого она была раньше, тоже осталось всего четыре года. Я не смогла сказать это ему. И не захотела врать. Скажите ему! – и отвернулась.
Когда он опять вышел в зал, Костя был уже на улице, и Вальтер обрадовался этому. Те полминуты, что отделяли его от выхода – пройти через зал и подняться по каменной лестнице – давали возможность собраться с духом. Сказать? Не сказать? Как сказать? И можно ли к этому отнестись серьезно? Сам бы серьезно отнесся? К цыганке – нет!
– Ну что, пару годков вам накинули? – спросил Костя и взглянул на часы. – Надо поспешать, а то наши вещички без нас уедут.
– Костя, она говорила не о моих годах, а о ваших. Сказала, что нельзя вам ехать в Германию, что жить вам там меньше недели. Что нужно возвращаться, тогда еще четыре года проживете, до тридцать седьмого, стало быть. Прощаемся и сдаем ваш билет?
Константин Алексеевич расхохотался.
– Всю сумму обратно все равно не получить, придется в наркомате с бухгалтерией объясняться, а это уж – избави бог что такое. Нет уж, лучше поедем, а там будь что будет! – и действительно, прежней тревоги не было, ее как рукой сняло после разговора с цыганкой, когда они все втроем сидели за столиком. И теперь, при ярком свете дня, сама мысль о том, что к гаданиям цыганки можно отнестись серьезно, казалась просто смехотворной. – Пошли скорее к вокзалу! Бог даст, пронесет!
Немецкий перрон, длинный и чопорный, с тремя важными усатыми полицейскими, поочередно появлявшимися в окне купе, проплыл мимо и остановился, громыхнув напоследок всеми железными сцепками поезда. Было слышно, как паровоз удовлетворенно присвистнул на прощание, дескать, до встречи, когда соберетесь куда… Константин и Вальтер вышли из вагона последними, протянув проводнику несколько монеток.
– Меня должна ждать машина. Подвезти? – спросил Костя.
– Меня, напротив, ждут таможенные формальности.