вышли на улицу и испытали то блаженное чувство превосходства, которое дает человеку внешняя свобода: в отличие от подавляющего большинства совслужащих, им не нужно было спешить вовремя вернуться к концу обеденного перерыва, они не были обречены сидеть в субботний, укороченный, рабочий день до пяти часов в своих конторах, министерствах, бюро и комитетах, они были свободны выбирать, где им обедать, с вином или без, и как долго.
– Вы знаете, Вальтер, я нахожусь в некоторой растерянности относительно того, где нам отобедать. Не сомневаюсь, что за время московской жизни вы обошли множество ресторанов. Так?
– Так, так. Это, пожалуй, единственное, что у вас осталось со времен НЭПа почти в нетронутом виде. Кстати, почему их все не разорили пару лет назад, как вы думаете?
– Я думаю, Вальтер, что мы с вами пока еще не в тех отношениях, чтобы свободно и доверительно обсуждать политику советского правительства. Так же, как и немецкого, правда? Она ведь тоже сильно изменилась за последние месяцы, да? Лучше я продолжу свою мысль о перспективах нашего обеда. Пару дней назад я неожиданно получил приглашение от своей сослуживицы: она справляет новоселье. Мне была обещана запеченная в духовом шкафу курица с золотистой корочкой. Я надеюсь, что Анна не обидится на меня, если я поделюсь радостью посещения ее дома со своим новым другом. Может быть, для вас это будет даже интереснее, чем ресторан. Мне, когда бываю за границей, намного интереснее частная жизнь, чем публичная, если в нее, конечно, удается заглянуть.
– С удовольствием приму приглашение, если это удобно. Что же касается частной жизни, то буду рад приоткрыть вам хотя бы свою. Будете в Берлине – милости прошу.
– Благодарю. Буду, и довольно скоро. Кстати, выезжаю почти одновременно с вами, на следующей неделе. И тоже пока нет билета.
– Командировка?
– Да, как раз по делам вашего наркомата. То есть нашего, конечно, советского, который вас принимал.
Константин Алексеевич не сразу, но все же решился пригласить Вальтера. Ситуация складывалась вполне естественная, и придя с другом (курицы-то ведь и на троих хватит?), можно было избежать неуправляемого поворота к любовным отношениям, как бывает, когда люди оказываются вдвоем, и никого рядом нет… Не то чтобы он боялся их, или не хотел – скорее, наоборот… Но прелести в отношениях неопределенных, где грань между дружеской симпатией и быть может зарождающейся обещающей любовью еще не определена, было больше, как в дорогом подарке, который не хочется до времени раскрывать, наслаждаясь гаданием: а что внутри?
Улица Палиха, узкая, неудобная, вихляющая, сочетавшая старые деревянные дома, красные купеческие кирпичные двух– и трехэтажки с новыми, более высокими, но какими-то уж совсем барачного типа строениями, вся гремела и звенела – трамваями, ломовыми телегами и почему-то мотоциклами. Проехал-то, вернее всего, один, но так навонял сизым масляным дымом и так настрелялся выхлопной трубой, что представить его единственное число было