сарай с новой крышей и воротами, конюшня и хлев, коза привязана к колышку, курочки бегают, щиплют зелёненькую травку. Отец засмотрелся на Агнию, прислушался.
– Чего она им толкует? О чём вообще можно беседовать со скотиной? Не понимаю.
Ему даже почудилось, что она не просто с ними разговаривает, а они её внимательно слушают. Ганс тряхнул головой, чтобы отогнать наваждение. Бред.
– Что за птица у неё на плече сидит? – спросил жену, заходя на кухню.
– Воробья раненного подобрала. Вылечила. Теперь с ним не расстаётся.
Странная девочка. Оружейник продолжал наблюдать за дочерью в окно кухни. Животные во дворе забеспокоились. Агния резко остановилась, напряглась, посмотрела в небо, загнала скотину в хлев и быстро зашла в дом. Через минуту сверкнула молния, загрохотало, хлынул проливной дождь. Как она узнала?
На московской ярмарке не зевай, прохожий. Колготня, веселье, товара кругом видимо-невидимо, глаза разбегаются. Ганс Хельмшмидт любил русские торжища. Всё посмотреть хочется – и горшки расписные, и платки цветастые, и сапожки сафьяновые. А пахнет, пахнет-то как! Калачами, мёдом, расстегаями, кожей, новенькой лошадиной сбруей. Ребятня возле скоморохов столпилась, петушки на палочке облизывает да в свистульки дует. И он, как дурак, засмотрелся на кривляк на ходулях, не уследил за ребёнком. Только что тут стояла Агния, и нет её нигде. Беда!
– Никогда, слышишь, никогда больше так не делай, Агния! Найн! Нихт гут!
Ганс старался больше говорить по-русски и детей приучал к русскому языку, но, когда волновался, переходил на немецкий. Вовремя спохватился, чуть не прозевал дочь. Глядь, она с цыганами разговаривает. И руку дала старой цыганке, и уйти с табором собиралась.
– Эй, Ганс, тебя подвезти до дому? – крикнул старина Кауфман, сидя на козлах новенькой брички, запряжённой парой гнедых.
– Данке. С удовольствием прокатимся, – сказал Хельмшмидт в предвкушении поездки с ветерком. Такая бричка была только у его соседа. – Агния, ты где?
Неужели опять убежала несносная девчонка. Да что с ней такое происходит?! Нет, хвала небесам и Господу нашему Иисусу Христу, не сбежала, на месте стоит. Насупилась, брови сдвинула, а саму никак не сдвинуть. Не поеду с Кауфманом, и всё. Вот упрямое создание.
– И ты не поедешь, фатер, – так уверенно сказала любимица и взяла его за руку, что Ганс умерил родительский пыл и послушался дитя.
Что с ней поделаешь, пошли пешком до Немецкой слободы. До дому добрались усталые, но довольные – с подарками, с обновками, прогулялись опять же. На подходе Агния крепче сжала руку отца и грустно посмотрела на соседское жилище. На улице стояли понурые, молчаливые соседи, фрау Кауфман поддерживали дети, она сотрясалась в рыданиях.
– Герр Кауфман, не доехав до дома, разбился насмерть. Лошади испугались и понесли бричку, – сообщила Гансу жена.
Оружейник застыл, ошеломлённый новостью. Это всегда так странно, так неожиданно, когда видишь человека, разговариваешь с ним, а потом его уже нет.