Этот святой дан русской Церковью, церковным духом, церковными молитвами о доброте, кротости, примирении всех людей, прощении обид, неосуждении ближнего и т. д. Словом, он явился воплощением всего лучшего, что несло в себе русское православие. Вернувшись из уединения, русский святой или странствует, или поселяется вблизи монастыря, но, как пишет сам автор, никогда в самом монастыре.
Что касается Толстого, то как раз, критикуя официальное духовенство, он не только не «просмотрел» русских святых, но проникся глубоким уважением и симпатией к таким «божьим людям», странникам и богомолам, о чем свидетельствует личная переписка и дневниковые записи писателя.
Однако, несмотря на попытку объективного анализа взглядов писателя, Розанов тем не менее вносит большую долю субъективности. Он высоко оценивал духовную основу Церкви и, увлекшись определением своего отношения к внутреннему и внешнему ее проявлению, «просмотрел» главное в неприятии Толстым этого института. Отношение Толстого к Церкви выразилось не только и не столько в критике пышных церковных служб и властолюбия духовенства, сколько в осуждении страшных противоречий между нравственными проповедями и фактическим проявлением нравственности ревнителями православной веры, их фарисейством.
Деятельность Льва Толстого не оставила равнодушным и великого русского философа Николая Бердяева. Если опустить его эмоциональность и политическую ангажированность, большую долю субъективизма, категоричность и жесткость оценок, четко проступающую личную обиду периода 1918–1920 гг., когда он обвинял писателя во всех грехах русской революции, то уже в 1946 г. менее эмоционально и более взвешенно в книге «Русская идея» Н. Бердяев допускает возможность духовной основы у Толстого, а также нетерпимость всякого насилия. Философ считает, что, несмотря на отличие Толстого от проповедников западного христианства и некоторой близости к буддизму, все же «русская человечность ему очень свойственна… толстовское учение о непротивлении, толстовское отрицание насилий истории могло возникнуть лишь на русской духовной почве» (11, с. 125). Если в 1918 году критик противопоставлял Толстого-художника Толстому-мыслителю и моралисту, то в 1946-м автор выступает против своего же противопоставления. Несомненно, писатель Толстой в гениальной художественной форме выразил религиозные, философские и нравственные идеи Толстого-моралиста. Причем идеи эти возникли не вдруг, в момент перелома его мировоззрения, а постепенно накапливаясь, отражались уже в ранних произведениях. Это справедливо замечает и Н. Бердяев: «Основные толстовские мотивы и идеи можно уже найти в ранней повести “Казаки”, в “Войне и мире” и “Анне Карениной”. Там уже утверждалась правда первичной народной жизни и ложь цивилизации, на которой покоится жизнь нашего общества» (12, с. 9). Вся глубина толстовского мышления, вся сила его анархизма в том, что он решился противопоставить «Царство Божие» «царству кесаря», закон Бога закону мира. Всей силой