только у меня. Концерт возобновился, но мы не слушали, а обсуждали происшедшее. Вскоре динамик объявил номер нашей команды и приказал выйти во двор строиться.
Нас набралось человек 40–50. Всех построили в колонну, проверили по списку, и старший сержант, объявив, что он старший нашей маршевой команды («Старшой» обозвали мы его), повел нас на станцию. Замыкал колонну еще один сержант – второй сопровождающий. Вот и знакомый вокзал. Не останавливаясь, мы вышли на подъездные пути и подошли к каким-то пакгаузам. Там каждому выдали «сухой паек» на 4 или 5 дней дороги. Паек показался нам внушительным: несколько буханок черного хлеба, исходя из нормы 900 (!) грамм в сутки, кулек сахарного песку, с десяток воблин на каждого. Я, как и все, пополнил свой похудевший мешок. Затем старший сержант («Старшой») отвел нас к двум сцепленным вагонам-теплушкам, приказал самим определиться, кто с кем едет, занять теплушки и не отлучаться, так как нас скоро прицепят к составу и повезут в Тоцкие лагеря. И тут однородная наша команда распалась на 2 группы по 20–25 человек в каждый вагон, выделились свои вожаки, авторитеты и парии.
В одной группе сосредоточились настоящие уголовники (матерые воры, жулики, мошенники, входившие в ту или иную шайку) и тяготевшие к ним одиночки, осужденные за мелкое воровство. Там сразу определился авторитет, Пахан, – высокий крепкого сложения парень, лет 25, с нагловатыми повадками и таким же наглым взглядом, с насмешливой улыбкой и чувством превосходства над всей этой мелюзгой. Вторая группа состояла из сторонившихся этих уголовников осужденных, имевших статьи за различные правонарушения того времени (мелкое воровство на предприятиях, хулиганство, самовольный уход с рабочих мест и т. п.), и гражданских лиц, признанных годными к службе в армии по новому положению о призыве. «Гражданских» оказалось только 4 человека(!) – я, мой приятель Павлик, вечно затравленный Степан, с которым я призывался в Чишмах, и еще кто-то. Вот так! Я еду в армию с уголовниками! Раньше я и в страшном сне не мог себе это представить.
Наш старший сержант, поглядев в список, вдруг назначил меня ответственным за 2-й вагон, возможно как «гражданского» и наиболее грамотного. Не осужденных же назначать или полуграмотного Степана! Сам «Старшой» расположился в 1-м вагоне с уголовниками, очевидно, думал я, для пригляду за этой непростой командой. В дальнейшем оказалось, что это не совсем так.
Начали занимать места. Я, как ответственный за вагон, распределил места, чтобы не было толкучки, учитывая пожелания, кто с кем хочет находиться. Сам я занял «элитное» место на полатях (нарах) у окошка. Рядом расположился Павлик, напросившийся ко мне Степан и еще кто-то, всего 4 человека. В общем, организовалась отдельная гражданская полка. Всю дорогу Степан чурался всех, кроме меня, возможно, боялся остальных, не доверял никому. Его травмировали постоянные насмешки в свой адрес, иногда безобразно унижающие, иногда довольно добродушные. Эта затравленность и неумение приспособиться к новой среде привели впоследствии его к дезертирству