к вылету готов!
– Товарищ командир, боекомплект самолета – четыре фугаски, ШКАС заряжен, опробован, запасные ленты… Ой, товарищ командир, можно я еще раз взрыватели проверю?
Непосредственность Маши нарушает заранее подготовленную торжественность.
– Смотри, смотри, Машенька! – смеюсь я и, как меня перед этим командир полка, обнимаю ребят за плечи. – Эх, ребята!..
Мне хочется рассказать им о многом. О тех погибших товарищах, вместо которых сегодня мы с Василием стали в строй летчиков, о том, что нам еще многое предстоит пережить, многое испытать, если… Нет, мы должны дожить до того дня, нам надо дожить до Победы!
– Ребята…
Больше ни о чем не надо говорить друзьям. Они и так все поймут.
– Спокойно, старик. Будет порядок. Ты только всегда помни, старик, что мы здесь, на земле, ждем вас. Всегда ждем! – говорит Ландин.
– По самолетам! – Это кричит со старта старший лейтенант Бекишев, заместитель командира полка. Сегодня он руководит полетами.
– Запускай!
– От винта!
– Есть от винта!
Ровно стрекочет стосильный М-11, увлекая самолет в темноту, в неизвестность. Медленно плывут внизу темные пятна лесов, белеют заснеженные поля. Цель сегодняшней бомбардировки – железнодорожная станция западнее Вязьмы.
Наш полк перелетел под Медынь, на аэродром, недавно отбитый у немцев. Располагаемся в тех же избах, где до нас жили немецкие летчики. По всему видно, что фашистские асы устраивались здесь надолго и совсем не рассчитывали так быстро покинуть зимние квартиры. Правда, каждому из них фюрер обещал более комфортабельное жилье в Москве. Но случилась неувязочка – турнули отборные войска фюрера от русской столицы! И смылись эти асы, не дождавшись своей пехоты. Так спешили, что оставили всю аэродромную технику, емкости с горючим, запасы бомб, патроны и снаряды, а в избах, теперь занятых нами, – запасы различных консервов и шнапса. Стены оклеены весьма пикантными изображениями женщин, вырванными из солдатских журналов. Вперемежку с обнаженными красотками портреты Гитлера и Геринга. Что же, каждому свое. Соседство вполне подходящее.
Нашему комэску лейтенанту Борщеву все это явно не по вкусу:
– Отмыть. Отдраить. И чтоб духу их… Понятно?
Он сам первый засучивает рукава. Отмываем. Драим. Соскабливаем со стен чужую жизнь, чужие идеалы. На эту работу уходит весь день. Назавтра возвращаются из лесу покинувшие деревню жители. Вместе с хозяйкой избы белим стены. Но даже свежая побелка не устраивает Борщева. Он отзывает меня в сторону и замысловато вертит пальцами:
– Понимаешь, чего-то не хватает… Надо бы что-то такое… Ты подумай.
Я думаю. Затем использую подручные средства в виде чернил и цветной туши, и к вечеру на свежевыбеленной стене появляется копия плаката Воениздата – седовласая женщина, вытянувшая руку, и вопрос: «Что ты сделал для Родины?»
Борщев успокаивается. А что я сделал для Родины? Пять десятков вылетов. Мало! Надо летать каждый день, каждую ночь! Такого