эта добрая улыбка, эта теплота в голосе? Неужели забыта вчерашняя стычка на снежном поле за деревней и все, что предшествовало ей? Или, наоборот, он уже подготовил заседание трибунала? Ну и черт с ним! Пусть судят! И выскажу я ему сейчас, что никакой я не майор, что ненавижу таких типов, что…
– Проснулись? Вот и хорошо! Умывайтесь да присаживайтесь к нашему столу!
Ой-ля-ля! Что-то трудно спросонья разобраться в интонациях полковничьего голоса. Мы с Лыгой удивленно таращим глаза, но повторять приглашение не заставляем.
Полковник придвигает начатую бутылку коньяка. Я решительно разливаю ее содержимое в две кружки:
– Будь здоров, капитан Лыга!
– Будь здоров, майор!
Лыга лукаво подмигивает и одним глотком опорожняет содержимое кружки. Коньяк я пью впервые. Пахучая жидкость обжигает горло, огненной струей вливается в желудок.
Я чувствую, как горят все внутренности, как пламя вырывается из груди и ударяет в голову. У-ух! Я слыхал, кто-то говорил, что коньяк пахнет клопами. А может, наоборот, клопы пахнут коньяком. Это смешно… Правда, полковник, смешно? Ватная теплота разливается по всему телу. Руки становятся непослушными, деревянными, а язык чужим.
– Хо-рош коньячок!
– О-о! Да ты, брат, готов! Ничего, майор, это быстро пройдет…
Да, кажется, проходит. Осталась только теплота и тяжесть где-то в ногах. О чем говорит полковник?
– Боюсь, немцы засекли нашу площадку. Как бы не накрыли артиллерией. А тут штаб тыла, склады… Взгляни, майор, вот тут между деревней и лесом большое поле, – палец полковника скользит по карте. – Определи, пригодно ли оно для посадки. Если пригодно, дам бойцов, к вечеру организуешь старт. Последним самолетом улетишь вместе с капитаном. Я уже доложил о тебе в штаб армии.
Кажется, для счастья не так уж много надо. Я блаженно улыбаюсь: в эту минуту я счастлив.
Много ли человеку надо на войне? Погожее солнечное утро, легкий скрип снега под унтами. Мы сыты, в карманах увесистые бутерброды, предусмотрительно захваченные с начальственного стола, и у нас есть дело. От успешного выполнения его зависит наш отлет за линию фронта, на Большую землю, в полк. Есть чему радоваться. Кажется, все испытания уже позади и все надежды вот-вот исполнятся. Осмотрим площадку, разобьем старт и – даже не верится! – ночью мы дома!
– Что там ползет по дороге? – спрашивает Лыга, возвращая меня на землю.
– Танк!
– Эх, на полчасика попозже бы, не шлепали бы пешком обратно.
– Кажется, нам уже никуда не придется шлепать… Это немец!
Я торопливо шарю в карманах комбинезона: где же «лимонка» – подарок Кильштока? Пальцы натыкаются на сдавленный бутерброд. Я вытаскиваю его из кармана и швыряю в снег. Вот и граната! Оказывается, она лежала под бутербродом. Я сжимаю ребристый кругляк в ладони.
Лыга подбирает брошенный мною бутерброд, сдувает с него снег и протягивает мне:
– Что главное в обороне? Харч. Садись. Лопай.
– Ошалел?
– Отнюдь. Жуй. Может, в последний раз.
Невольно опускаюсь рядом с ним на снег. Танк медленно ползет по дороге. От него уже