что бабушка возьмет и зарежет её на мелкие части?!» Прямо у Маши на глазах русалка расползлась на мелкие кусочки, все тыкали в неё вилками и, роняя зелёные крошки, растаскивали тельце по тарелкам, а дядя Коля сказал, что её любит, а сам её ел! Бабушка что-то причитала про шубу, будто бы она должна быть у русалки, но Маша знала, что всё это сказки – все шубы висели в прихожей, а те, которые не поместились, лежали мохнатой медвежьей берлогой на дедушки старом кресле.
Маша переключилась быстрее, чем огоньки на елке, и даже быстрее, чем закончилась всеми нахваливаемая бабушкина селедка. Когда Маша была маленькой ей про кого только не читали, читали и про гуся и теперь Маша исподлобья смотрела на прямо перед ней сидящего гуся, и никак не могла взять в толк – тот ли это гусь, который купался в той самой канавке? И если тот, то где его братец? Хоть бы даже и серый… Все это случилось должно быть еще летом, когда Маша была с бабушкой в деревне, гусю заломили крылья, потом блеснул топор! Маша зажмурилась, в этот момент что-то под ухом у нее грохнуло, все засмеялись, но Маша все еще боялась открыть глаза (хотя топор был тот самый топор, который был в книжке, которая стояла возле настольной лампы, и ничего кроме того, что из него сварят кашу от него ожидать было невозможно.)
Маше конечно пришлось открыть глаза, об этом уже просили и мама, и папа, и дедушка, и даже незнакомая тетя, на беспокойных коленях которой она сидела. Гусь теперь уже никуда не бежал, не вырывался, а смешно повалился набок и только апельсиновая лапка еле подрагивала. Из шеи всё текло и текло и уже натекло озерцо красной-прекрасной краски, до которой очень хотелось дотронуться. Маша потянула ручку, но тут подоспело бабушкино: «Машутка!» и Маша как от огня отдернула пальчик. Маша нахмурилась, пуще прежнего надулась, бабушке, как впрочем, и маме, хотелось, чтобы она сегодня была какой-то совсем другой девочкой!!! Ни на кого не глядя, Маша теперь глазела на одного лишь гуся, который сиднем сидел в блюде. Гусь был не белый, не серый, а какой-то весь шоколадно-жаренный и бабушка хвасталась тем, что у него внутри мандарины и яблоки. Больше Маша не тянулась к гусю и конечно не плакала – Маша была предупреждена, что плачущей девочке не место на празднике. А всё вокруг продолжало оживать. Все визжало, стрекотало, повизгивал маленький, только что родившийся поросенок, младенцу вспороли живот и из него летели прямо на стол совсем не мандарины, не печеные яблоки, и Маша долго, пока не замер ребёнок, смотрела на то из чего состоит поросёнок…
Когда дядя Коля подавился косточкой, все повскакивали, даже тётя, на чьих коленях она сидела, встала расправив платье – Маша совсем не нарочно соскользнула под стол. Сидя в своем маленьком, накрытом скатертью домике Маша наблюдала за тем, как вокруг бегали ноги, но узнавала лишь маму, папу и бабушку. Вылезла Маша только тогда, когда приехали, точно такие каких ей подарили на прошлый праздник дяди. Маша тихонечко вылезла из своего