как это бывает – дьявол может превратить в порок и саму добродетель».
Он будет ждать успокоений от Учителя:
«Быть израненным и оклеветанным самой любовью, с которой мы работаем, – таковы издержки нашего ремесла, и мы, конечно, не откажемся от него по причине этих издержек».
«Разве можно быть в сделке с дьяволом и бояться огня?» цитирует Фрейд Гёте[266], намекая на существовавшую легенду, что Юнг – потомок Гёте.
Юнг отвечает без промедления: как приятно, когда тебе сочувствует сам Учитель:
«Дорогой профессор Фрейд, я должен сразу Вам ответить. Ваши добрые слова успокоили и ободрили меня. Вы можете быть уверены, не только сейчас, но и в будущем… я не изменю психоанализу».
Нужен Иисус Христос, чтобы на слова «с Тобой, Господи, я готов и в тюрьму и на смерть идти», ответить «не пропоёт петух сегодня, как ты трижды отречёшься, что не знаешь меня»[267], и при этом в этих словах ни капли обиды, ни капли злобы. Наши герои, хотя и гении, простые смертные, и, точно по Иисусу Христу, не будем их судить, чтобы при случае не обнаружить бревна в собственном глазу[268].
Наконец, Юнг будет прямо просить Учителя убедить Сабину в его «полной честности» (?!):
«… напишите, пожалуйста, фрейлейн Шпильрейн о том, что я полностью проинформировал Вас об этом деле, и особенно о письме к её родителям, о котором я особенно сожалею. Я хочу дать моей пациентке хотя бы это удовлетворение: что Вы и она знаете о моей «полной честности». Я множество раз прошу у Вас прощения, потому что это из-за моей глупости Вы попали в столь запутанную ситуацию…»,
и в конце длинного письма «всё же теперь я крайне рад тому, что, в конце концов, я не ошибся в характере моей пациентки. В противном случае меня грызли бы сомнения в точности моих оценок, и это могло бы стать серьёзной помехой в моей работе».
Не надо быть Юнгом, чтобы решить, именно женщина всегда оказывается «серьёзной помехой» в работе, но он, Карл-Густав Юнг может гордиться собой, ему удалось справиться с «серьёзной помехой», другим мужчинам это не удаётся, и они могут скулить по этому поводу до конца своих дней.
Теперь, когда всё так счастливо разрешилось, Фрейд позволил себе встретиться с Сабиной (раньше он ей в этом отказывал), и к своему удивлению, обнаружил в ней умную женщину. Он даже позволил себе высказаться по поводу её доклада на заседании Венского психоаналитического общества:
«она очень талантлива; во всём, что она говорит, есть смысл».
Позже, несколько витиевато, он признаётся и в другом:
«В одной богатой содержанием и мыслями работе, к сожалению, не совсем понятной для меня, Сабина Шпильрейн предвосхитила значительную часть этих рассуждений».
Речь идёт о том, что во всяком акте созидания содержится процесс разрушения, соответственно, в любви Эрос[269] и Танатос[270], неразделимы.
В