за рынки сбыта, вносила свои коррективы, заключались военно-политические союзы, но война никого не страшила. Царские и королевские дворы всей Европы (включая Россию) практически были родственниками, но это не мешало им использовать националистическую риторику, казалось бы, совершенно чуждую их сословной исключительности. Они жили в своём мире и были уверены, что для них ничего не изменится, даже в случае войны.
Первая мировая война, первая газовая атака[321], не просто изменили политическую карту мира, они поменяли мировоззрение людей. Метафорически можно сказать, что именно после Первой мировой войны, после первой газовой атаки, «двадцатый век» окончательно сменил век «девятнадцатый».
Эйфория прошла, отрезвление стоило жизни миллионам людей.
Сегодня, когда прошло более ста лет, тогдашнее неведение «сильных мира сего» воспринимается почти как инфантилизм, но постфактум всегда легко рассуждать об инфантилизме.
Точно также, как после двух кровавых мировых войн, легко рассуждать о кризисе мужского взгляда на мир, который ещё далёк от завершения даже сегодня.
Особенно в постсоветской, мусульманской стране «третьего мира», в которой пишутся эти строки.
О философии и психологии этого периода следует говорить отдельно, поскольку у них своя специфика, свой хронотоп (свой историохронотопос). Но и предельно кратко, поскольку они имеют прямое или опосредованное отношение к «Гедде Габлер».
Если говорить о философии второй половины XIX века, то, в контексте настоящей работы, прежде всего, должны быть названы два имени: Шопенгауэр[322] и Ницше[323]. Трудно сказать, знаком ли был Ибсен с их работами, насколько был знаком, но, он не мог не знать этих имён. Что касается идей этих философов, то примем во внимание, что у культуры (имеется в виду, неэвклидово пространство культуры) свои способы трансляции, восприятия, запоминания.
Об идеях Шопенгауэра и Ницше и в те годы, и много позже, могли азартно рассуждать даже те люди, которые не прочитали ни одного их текста. Идеи свободы воли, необходимость постоянно утверждать себя в окружающем мире, представление о том, что бог умер, по крайней мере, как инстанция, к которой можно обращаться в поисках утешения, потребность в сверхчеловеке[324], способном выжить в мире, который окончательно покинул бог, все эти, и другие вопросы, витали в воздухе, определяли духовную атмосферу времени.
Широкое распространение получили взгляды Шопенгауэра и Ницше о женщинах.
Шопенгауэра, который говорил:
«Женщина не создана для высших страданий, радостей и могущественного проявления сил»,
«Женщины не имеют ни восприимчивости, ни истинной склонности, ни к музыке, ни к поэзии, ни к образовательным искусствам»,
«Европейская дама есть существо, которое не должно собственно существовать».
Ницше, который говорил:
«Вы идёте к женщинам? Не забудьте взять плётку!»,
«Какое