Шура одна здесь останется?
– Одна. А что?
– Вот я и говорю, Николай: смотри! Ты что мне зубы заговариваешь? Или, думаешь, я ничего не знаю? Что у вас там происходит? Что ни вечер – Надюшка у меня. Дорогу домой забыла.
– Да у Шуры то учет, то ревизия, то в торг вызывают. А у меня, сами знаете, скользящий график.
Евдокия Григорьевна посмотрела-посмотрела на зятя, почувствовала – не хочет он перед нею открываться, махнула в досаде рукой и вышла.
Николай отложил пяльцы в сторону – руки дрожали. Посидел просто так, в горькой задумчивости, опустошенный.
Закончилась вечерняя сказка, и Надюшка впорхнула в комнату к отцу. Взобралась к нему на колени, обняла за шею, прижалась к лицу. Крепко-крепко прижалась, долго не отпускала.
– Ну, как дела, Найденыш? – улыбнулся Николай. Он давно придумал ей это имя – Найденыш и, когда они были одни, всегда называл ее так.
– Ой, грустно, папа! – вздохнула дочь по-взрослому. А исполнилось ей недавно всего пять лет.
– Что так? – удивился Николай.
– Знаешь, там одна девочка собаку хотела. А папа с мамой не покупали ей.
– Наверное, денег не было?
– Нет, просто не хотели. Тогда девочка из варежки собаку сделала.
– Как из варежки? – удивился Николай.
– А так. Ей когда надо было, она варежку снимала. И та в собаку превращалась.
Вот так они сидели, болтали и дурачились, а у Николая иной раз сердце обливалось леденящим холодом. Когда он пытался соединить в сознании то, что было там, дома, и здесь, у Евдокии Григорьевны, – ничего у него не получалось, никакого соединения. То, что происходило в его собственной квартире, казалось настолко неправдоподобным, нереальным, что он не мог до конца осознать этого. Что случилось? Что произошло? Как могла жизнь в считанные недели перевернуться настолько, что даже подумать о ней, сегодняшней, страшно?!
Он ласкал дочку, гладил ее волосы, прижимался к ней, чувствуя всю ее нежную, хрупкую фигурку, худые топорщащиеся лопатки, будто легкие крылышки, вдыхал детский ее, ни на кого и ни на что не похожий запах, – и думал, думал, содрогаясь в душе: как же быть, что делать, где найти выход, в чем? В нем уже начали бродить и метаться тени тех мыслей, которые в скором времени доведут его до полного душевного изнеможения, а пока он еще сопротивлялся, противился их напору, хотя бы потому сопротивлялся, что вот у него на коленях дочка, самое родное, высшее на свете существо, – и разве можно бросить ее, оставить на поругание, на сиротство в жизни?
Как ему хотелось открыться Евдокии Григорьевне, рассказать ей всю правду, может быть – даже выплакаться у нее на плече, но, как бы он ни был слаб, он все-таки понимал, ясно отдавал себе в этом отчет, что многие люди и так давным-давно не считают его за мужчину, потому что в понимании людей мужчина – это прежде всего покоритель жизни, ее усмиритель и хозяин. А кто такой Николай Пустынный? Тряпка, третьестепенный инженеришка, обыватель, любящий вышивать цветочки, и самое главное – Николай сам это понимал, но в то же время он понимал то, чего не понимали другие: всякий