холодца, но понимал, что идти надо. Еще кусочек, еще секундочку, две секундочки, ну пожалуйста! И тут она как крикнет, у меня аж кусок в горле застрял.
– Мася! Я умоляю тебя, пойдем!!!
Мне кажется, что никогда в жизни она не кричала так громко и так пронзительно, наверное так ревет медведица, защищая своего детеныша. Когда она замолчала, то тишина повисла в воздухе и стала осязаемой. Я кинул взгляд на машину, Катя смотрела на нас с гримасой ужаса на лице. Потом глянул на хозяйку, в ее глазах была мольба, и я понял, что сейчас я должен делать все, о чем она меня попросит, даже прыгнуть с крыши. Я бросил холодец и подошел к Ольге Сергеевне, прижался к ее ноге. Она взяла меня за ошейник, и мы медленно, но твердо пошли домой. Хозяйка так крепко вцепилась в мой ошейник, что он душил меня все сильнее и сильнее, но я не издавал ни звука. Я понимал, что сейчас вся ее злость и разочарование, несбывшиеся надежды и боль за сына вложены в кулак, который обвился вокруг моего ошейника. Пусть лучше она придушит им меня, чем разобьет об Катину морду. В какой-то момент я все же не выдержал и невольно захрипел, тогда она отпустила ошейник и присела ко мне.
– Прости меня, хороший мой, – говорила она сквозь слезы, – ты ни в чем не виноват, прости меня.
Через неделю неожиданно и без приглашения к нам в гости пришел Саша. Сказал что переживает, потому как звонил несколько раз, но мать не брала трубку. Я слышал все эти звонки, и говорил ей, что нужно хотя бы ответить и сказать сыну, что ты жива-здорова, но она меня конечно не слышала. Она ушла в себя, и все время молчала, обычно она много говорит вслух, иногда мне кажется, что она разговаривает со мной, а иногда кажется, что она разговаривает сама с собой. Тогда она молчала, всю неделю молчала, были только обрывистые фразы: «Мася, гулять пойдем?», «кушать будем?» и так далее. Она садилась на кухне возле окна и часами смотрела на улицу. Я садился рядом с ней. Потом она вставала, включала телевизор и садилась на диван. Она смотрела в телевизор, но мне кажется, что не видела и не слышала ничего. Я ложился у ее ног. За день до прихода Саши она сорвалась на меня, но я не обиделся. Она встала с дивана и споткнулась об меня, чуть не упала.
– Ну чего ты тут разлегся?! Что ты вообще за мной везде таскаешься? Тебе что заняться нечем? Ходишь за мной хвостиком!
Я опустил морду вниз и прижался лбом к ее ноге. Я всегда так делал, когда она злилась не на меня. Хозяйка села рядом со мной на пол и заплакала. Она не говорила ни слова, но та боль, которая исходила из нее заполняла комнату в геометрической прогрессии. В тот момент я начал недолюбливать Катю, из-за нее моя хозяйка плачет.
– Мама, почему ты не берешь трубку? Я уже волноваться начал, думал, случилось что-то, – начал возмущаться Саша с порога.
– И неделю ждал, чтобы зайти и посмотреть?
– Катюша сказала, чтобы я тебя не трогал, что ты наверное отдохнуть хочешь от нас, и не надо навязываться.
– Хм, Катюша сказала… понятно.
Ох