пересел на кровать Игоря. – Служил на подводной лодке «Курск».
Я помнил судьбу, постигшую «Курск» на первых учениях моряков. Когда случилась трагедия, мама не выключала телевизор до позднего вечера. Мы смотрели только один канал. «РТР». Остальное телевидение для нас не существовало.
– Он не вернулся из рейса, – Миша потянулся к лампе и придавил колпак к столу. Свет в кубрике померк.
– Кто тебе рассказал?
– У меня есть друг из роты судоводителей. Его брат учился с тем мальчиком в одной группе.
– Он сказал что-то ещё?
– Он с-сказал… эту историю лучше не распространять, потому что к-каждый, кто услышит, рассказывает её со своими подробностями. Я тоже считаю, что это нехорошо. Но я рассказал про него тебе не поэтому.
В тот момент я еще не заметил, как сдвинулся лед на реке, называемой судьбой. Я воспринял эту историю, как необратимое представление жизни другого человека, которая никогда и ни при каких обстоятельствах не коснется нас самих. В ней не было ничего удивительного. Просто один парень пошатнулся на очередном испытании и упал. А потом его подняли. Мертвого. Мало ли таких?
Но я в очередной раз ошибся.
– Tот мальчик приснился мне вчера ночью, – Миша наклонился ко мне, и от его шепота я покрылся гусиной кожей. – Мы стояли на парапете и смотрели вниз, на асфальт.
Он опустил голову, словно высматривая под кроватью частицы асфальта, увиденного во сне.
– Что было потом?
– Он сказал мне… – тут Миша замкнуся.
Он поднял на меня глаза, и я рассмотрел испуг, вобравший в себя слишком много действительности. Я понял, что Миша запомнил его слова, хотя сокрытое во сне, как правило, навсегда остается во сне. И я решил, что те слова оказали на него не менее тяжкое веяние, нежели то, какое оказывает на нас командир роты.
– Он сказал, чтобы я сделал так же… – выговорил Миша, и я прочитал в нем: «К чему все это?»
Уже тогда я заметил одну яркую особенность. Миша пытался найти ответы на свои вопросы с таким упорством, словно искал в реке золото. Если оступался, он глубоко осознавал каждую из своих ошибок. Раны от них уродовали его душу. Происходило это медленно и бесповоротно. Cилы его не восстанавливались и уходили, как газ из выхлопной трубы. В тот вечер, я впервые поймал себя на мысли, что Миша будто бы искал путь, как общаться с мертвыми. Это была его идея, очередной вопрос и очередная задача.
– Мы смотрели вниз на асфальт, и он сказал, чтобы я сделал шаг.
Я молчал.
– Я точно помню его слова. Он сказал: «Вперед! Ты должен!».
– Замечательно! – изрек я и заглянул под кровать. – А он случайно сейчас не здесь?
Миша поднялся и подошел к балкону. Он глянул на горы и, не оборачиваясь ко мне, сказал:
– В роте скоро произойдет что-то очень плохое. Ужасное. Оно коснется всех. Тебя, меня, твоего деда, академию. Оно затронет весь город, потому что об этом станут говорить люди. И он… знает что. Но он мне не говорит.
– Мишаня,