Молчи! Она страсть как не любит такие разговоры! И ты, Али, помалкивай!
А Ирис уже летела в кухню, довольная, разрумянившаяся.
– Уже заканчивают, осталось ковры настелить и в кладовых прибраться, и будем всё смотреть, смотреть! – Она радостно покружилась. Видимо, то, что успела увидеть на ходу, ей уже нравилось. Выложила перед Назаром свёрток. – Вот, держи. Отнесёшь брату Туку и передай, что мне не к спеху, до возвращения в Эстре не понадобится.
Какой-то твёрдый продолговатый предмет был завёрнут в кусок синего бархата, скреплённого витым шнуром. Назар прощупал под плотной тканью характерные очертания, выпуклости и грани и… догадался.
И даже возгордился. Ему доверили такую ценную вещь!
– За пазуху сунь, – посоветовала госпожа. – Мэг, да не смотри так, никто у него ничего не отнимет и не украдёт, я заклятье на ткань закрепила.
От вкуснейших пирожков, мягких, пухлых, нежных, так и просящихся на зуб, Назар малость потяжелел, а потому возвращался уж не бегом-спехом, а неторопливым шагом, здраво рассудив, что наставник-то наказал обернуться до вечера, а сейчас – гляди-ка! – ещё и сумерки не схватывались. Можно пройтись да на город поглазеть. И на Мост Менял подивиться – как же выдерживает этакую тяжесть? Ишь, сколько домов и лавок на него налеплено! И глянуть на собор с величавыми башнями и колокольнями, с каменными химерами-стражами и горгульями на крышах. И на высокие дома с грозно нависающими верхними этажами, и на горожан – пеших, в повозках и портшезах, и на кареты, изящные и раззолоченные, хоть встречались и попроще. Приходилось уворачиваться от настырных нищих, каким-то чутьём разглядевших в неброско, но добротно одетом парне человечка состоятельного – хоть у того при себе, вроде бы, и медной монетки не завалялось; и перепрыгивать через нет-нет, да попадающиеся кучки конских яблок. Лошадей, запряжённых, под одиночными всадниками, под дозорными, под свитами вельмож и важных лиц оказалось в городе полно. Как, впрочем, и в Константинополе. Много схожего, да. Вот только женщины здесь были непривычно раскрыты, и на первых порах Назар едва не шарахался от крепких румяных дев в чепчиках, спешащих по хозяйственным надобностям с корзинами да узлами, от кумушек, без стеснения обсуждающих местные сплетни – причём, одна могла высунуться почти по пояс из окна второго этажа, другая отвечала ей с мостовой, при этом каждая старалась кричать позычнее, дабы перекрыть уличные шумы… Но, несмотря на открытые лица, на крепко сбитые фигуристые тела, на не драпируемые, как на Востоке, чадрами и никабами груди и бёдра, хоть и прикрытые одеждой, но достаточно выпуклые и привлекающие внимание – никто не спешил обвинять этих женщин в распутстве или приставать с непристойными предложениями… во всяком случае, прямо на улицах. Всё вокруг было чинно и благородно, а порой – весело, с шуточками и прибауточками, но шумливее и многолюдней, чем в Эстре. Впрочем, Назару нравилось. Он скоро почувствовал себя, как рыба в воде.
Одно не давало ему покоя. Нет, не ценная вещь при себе: завёрнутая себе в бархат, она спокойно дожидалась своего часа у него за