рассеивался. Вода или что бы это ни было становилась прозрачнее.
«Сон какой-то слишком реальный…» – подумал Саньковский, когда в глаза ударил яркий свет заходящего Солнца.
Моргнув, он огляделся. И ужас окончательного понимания истины начал сжимать холодными, прямо-таки ледяными клещами сердце. Или то, что было сейчас его сердцем.
Перед ним на волнах раскачивалась бутылка. Та самая, которую он давным-давно, ещё в первой жизни бросил в речку. Она дождалась его воскрешения…
Потеряв сознание, Семён снова ушёл под воду. Очнувшись на дне речном, он едва не заплакал. Чёрт, ведь никто и никогда не говорил ему: «Не пей, Сеня, осьминогом станешь…» При воспоминании о прошлой инкарнации защемило в бессмертной душе.
Саньковский снова всплыл. На берегу, где довелось скончаться, не было даже козла. Однако Семён рискнул выбраться из воды только тогда, когда Солнце спряталось за горизонт. Выбрасывая перед собой непривычные конечности, он некоторое время растерянно ползал по траве. Затем поднатужился и начал передвигаться, пытаясь шагать на упругих щупальцах. Чужое тело немилосердно шаталось из стороны в сторону. Ногоруки разъезжались куда хотели и стремились жить своей жизнью, клюв же пахал землю. Семёну хотелось плакать и каяться, но даже козлу в его положении было бы ясно, что уже слишком поздно…
С этими мыслями Саньковский снова отключился.
Понедельник, 23 мая 1988 года
Холод. Собачий холод и тёмная мгла. Так восприняли рецепторы нового тела условия внешней и чужой для него среды. Семён знал, что это ночь, и дрожал в образе осьминога.
«А говорят, что все земноводные твари – хладнокровные… Или холоднокровные? Один чёрт, разница небольшая. Будь я хладнокровным человеком, то можно было бы сказать, что у меня зуб на зуб не попадает», – размышлял он, стараясь подавить чёрный страх, который время от времени глистой-удавом стискивал внутренности. Ещё Семён пытался утешиться мыслью, что в случае примерного поведения ему скостят срок пребывания среди земноводных и в следующей жизни снова сделают человеком…
Такие размышления должны были более приличествовать какому-нибудь ламе, нежели молодому строителю коммунизма, зародившемуся под бдительным прищуром КПСС. В конце концов Саньковский задумался над этим и испытал приступ ничем неоправданной надежды.
«Так, так, – мысли перескочили на другие рельсы, – откуда я этой мистики набрался? От Машки, что ли? Ведь я не индус, не ислам, да и библию никогда не держал в руках. Какие, к чёрту, инкарнации некрещёных младенцев? Тут что-то другое…
Начнём сначала. Откуда появился осьминог? Ответ: из воды. Где я очнулся? В воде. Вывод: я всё-таки осьминог, потому что пришёл в себя под водой. Бред, ведь если в школе не врали, то речных осьминогов не бывает… А я? Придурок ты, Сеня, несчастный… Стоп! Попробуем опять с самого начала.
Данный осьминог – реальность. Такая же, как и тот факт, что я сейчас в его теле. Напрашивается наглый вывод, что эта тварь, в которую меня занесла нелёгкая, тварь совсем не простая. А откуда берутся