написано: «На случай моей смерти – распечатать». Вы его распечатали?
– Да, распечатали. – Екатерина Марковна переглянулась с Семеном Семеновичем.
– Что вы переглядываетесь? Я что-нибудь не так сказал?
– Нет, нет, ничего, – проговорила Екатерина Марковна.
– Если нельзя – то нельзя. А если можно – то не скажете ли, что он написал там?
– Да вам-то зачем?
– Мне нужно. Но если нельзя – я не настаиваю.
– Да ничего там нет. Так, глупости какие-то…
– Неужто ничего? Совсем ничего?
– Ничего.
– Не понимаю, – пожал плечами Сережа.
– А, да что там понимать! – махнула рукой Екатерина Марковна. – Семен, покажи Сереже конверт.
– Катя, стоит ли? – смутился Нуйкин.
– Раз просит – покажи. Пусть убедится, каким был Евграфов. – Семен Семенович вышел из кухни, через минуту принес конверт: «Вот».
Сережа достал изнутри листок; листок был сложен вдвое. Сергей осторожно развернул его – там не было ни слова. Но зато был нарисован огромный, красочный, симпатичный кукиш.
– Ну, что там? – усмехнулась Екатерина Марковна.
И Сережа удивленно, в раздумье ответил:
– Кукиш…
Люблю и ненавижу
Да ведь в чем счастье полагать: есть счастье праведное, есть счастье грешное. Праведное ни через кого не переступит, а грешное все перешагнет…
Татьяна лежала на кровати, положив руки под голову; за стеной, у Надежды, гремела музыка, слышались смех, шутки; несмотря на шум, сын Татьяны Андрюшка спал спокойно и безмятежно – сказывалась многолетняя привычка.
Татьяна лежала в полной темноте, с открытыми глазами; ждала, как всегда, мужа.
Скрипнула дверь, и послышался возбужденный шепот Надежды:
– Тань, ты спишь?
Татьяна молчала.
– Ведь не спишь, – продолжала Надежда. – Пойдем к нам, слышь, Таня?..
Татьяна не ответила; Надежда потихоньку прошмыгнула в дверь, вслепую подошла к кровати, присела рядом с Татьяной. Вздохнула:
– Все ждешь? Эх, Танька, Танька, губишь свою молодость…
От этих слов, сказанных искренне-горячо и горестно, Татьяне стало совсем худо.
– Не спишь? – наклонилась над ней Надежда; дыхание ее было шумным и горячим.
– Нет, – наконец подала голос Татьяна: молчать дальше было неудобно – Надежда хорошо знала ее, знала, что Татьяна не могла уснуть, когда Анатолий подолгу не возвращался домой.
– Вот видишь, не спишь… А чего тогда молчишь? – снова горячо и убежденно зашептала Надежда. – Чего расстраиваешь себя? В твои-то годы да так мучиться… Ну, встряхнись, оп-ля – и к нам…
– Нет, Надя, ты иди. Я одна хочу побыть…
Видно, Надежда обиделась, что ее порыв Татьяна встретила так холодно, – немного помолчала и, пожав плечами, сказала:
– Ну, как знаешь… Тебе же хуже. – Встала и пошла к двери.
Но вдруг остановилась, постояла, как бы глубоко задумавшись