будто так называлась кость: «настрой».
– Вполне себе неплох.
Я наклонилась, чтобы поднять мамины туфли.
– Прошу вас, – вмешался Гомес. – Не трогайте.
Теперь он ощупывал мамину правую подошву.
– Здесь у вас язвочка, и здесь тоже. На диабет проверялись?
– А как же, – ответила мама.
– Область поражения невелика, но ранка уже инфицирована. Этим займемся безотлагательно.
Роза мрачно кивнула, но осталась довольна.
– Диабет! – воскликнула она. – Вот, наверное, где корень всех зол.
Видимо, не желая развивать эту тему, доктор поднялся с пола и направился к раковине, чтобы вымыть руки. Повернувшись ко мне, он не глядя потянулся за бумажным полотенцем.
– Вам, очевидно, будет интересно ознакомиться с архитектурой моей клиники?
Мне уже стало интересно. Я сказала ему, что, по моим сведениям, древнейшие куполообразные сооружения возводились из бивней и костей мамонтов.
– Да-а-а. А ваш береговой домик – параллелепипед. Но зато с видом на океан…
– Это как раз недостаток, – вмешалась Роза. – Про себя я говорю, что мы живем «в бруске на песке». К дому примыкает бетонированная терраса, которая считается частной собственностью, но таковой не является, поскольку расположена аккурат на пляже. Моя дочь готова сидеть там с компьютером сутки напролет, чтобы только не находиться рядом со мной.
Роза пошла вразнос: она решила огласить весь список своих претензий.
– По вечерам на пляже устраивают детские представления. Сплошной шум и гам! В ресторанах гремят посудой, горланят туристы, тарахтят мопеды, дети вопят, взрываются петарды. Выйти к морю я не могу, разве что София на каталке подвезет, и вообще там жара нестерпимая.
– В таком случае мне придется сделать так, чтобы море пришло к вам, миссис Папастергиадис.
Роза прикусила нижнюю губу передними зубами и некоторое время удерживала ее в таком положении. Затем отпустила.
– На мой вкус, вся ваша южно-испанская кухня очень тяжела для желудка.
– Горестно это слышать. – Его голубой взгляд опустился на область ее желудка, словно бабочка на цветок.
За последние несколько лет моя мать сбросила вес. Она усыхала и, похоже, становилась ниже ростом: платья, раньше доходившие ей до колена, теперь свисали чуть не до щиколоток. Мне приходилось напоминать себе, что она – интересная дама зрелых лет. Ее волосы, всегда собранные в низко уложенный пучок, державшийся на одной шпильке, составляли отдельную статью расходов. Каждые три месяца, когда в них проступало серебро, модный парикмахер, которому не было равных в окраске волос, делал маме блондирование на фольгу; в свое время у этого же мастера она обрилась под ноль. А потом агитировала и меня сделать то же самое, чтобы избавиться от старомодных черных локонов, которые начинали виться мелким бесом, если я попадала под дождь, то есть очень часто.
В том, что парикмахер обрил ей голову наголо, мне виделся недоступный для меня ритуал. Я уже стала думать, что мама в традициях индуизма сочла свои волосы грузом прошлого,