рявкнул я, врываясь в гостиную.
– Здравствуй, Цезарь, идущий на смерть приветствует тебя!
Вот теперь я был по-настоящему в шоке. Посреди моей гостиной гротескно рапортовал римский легионер.
Я хотел было что-то сказать ему в ответ, но получилось лишь:
– О…
А потом я поспешил покинуть гостиную.
– Что прикажите делать, хозяин? – спросил осторожно приблизившийся ко мне Сурен.
Он, конечно же, понимал, что мне нужно немного отдышаться после такого вот сюрприза. Но и бездействовать он тоже не мог.
– Я могу перегрызть этому человеку горло, а потом расчленить. Такое мясо потом удастся выгодно продать на базаре в отделе мясных деликатесов…
Сделав ещё один жадный глоток воздуха, я посмотрел в блестящие оранжевые глаза дворецкого. Он явно был серьёзен. Он не шутил.
– Мне бы сначала хотелось узнать кто он и чего хочет.
С этой мыслью я направился обратно в гостиную. Легионер был по-прежнему там. Он никуда не делся и пребывал в неизменной позе боевого патриотизма.
– Откуда вы и что вам нужно? – рявкнул я с порога.
На этот раз мое намерение было куда более настойчиво и неотступно.
– Даю, чтобы ты дал; делаю, чтобы ты сделал.
– И что это значит?
– Я – Бог из машины.
– С каких пор?
– Всегда.
«Ну, вот и отлично», – подумал я.
– Сурен!
Дворецкий прибыл по моему зову в одну сотую долю мгновения.
– Да, хозяин.
– Делай с ним, что ты там хотел. Я умываю руки.
Махнув рукой в сторону римского легионера, мое тело сделало шаг восвояси.
– Хорошо, хозяин.
Дворецкий был рад стараться. Но радоваться или улыбаться он не умел. Лицо и вся остальная физиология были заточены под совсем другое.
– Все сделаю.
Я уже ожидал услышать за спиной звериный рык и чавканье зубастых челюстей. Но вместо этого раздался истошный стон:
– Сынок!
Меня словно пробило молнией. Я медленно и с дрожью в коленях развернулся. Слишком уж мне был знаком этот голос и эта манера просить у меня особого внимания.
Вновь оказавшись лицом к лицу с римским легионером, у не увидел в нем никаких внешних перемен. Он был все тем же самым человеком из незнакомого мне прошлого.
– Что это значит? – спросил я, а сам сверлил взглядом то древнеримского бойца, то оскалившегося дворецкого.
В каждом из них я видел того, кем каждого из них считал. Никакие отклонения не проявляли себя.
Но тогда кто попытался напомнить мне о моей матери?
Непонятно.
Я медленно утекал из пространства в растерянность.
– И даже когда рана зажила, шрам остается.
Снова звучал вполне нормальный голос римского легионера, за что хотелось прибить или придушить.
И вдруг сразу:
– Сынок!
Я видел, как мужской рот открывается и закрывается. Я видел, как шевелятся губы. Здесь нельзя было ошибиться.
– Это уловка? – спросил я.
– Нет, – ответил легионер и топнул ногой.
– Тогда