а его не замечала, будто и не видела совсем. Кто он, что он? Как хоть его зовут? Даже не знаю.
Но разговор этот не прошел даром. И что стала замечать Верочка – не он, Роман (так его звали), смотрел в ее сторону (он боялся и глаза поднять на нее), а она все чаще, все внимательней приглядывалась к нему: и ростом вроде невелик, и возрастом староват, и звание – ниже некуда, а вот поди ж ты – что-то в нем задевало ее. (Позже она поняла: то и задевало, что он был по-настоящему влюблен в нее, хотя и не смел даже мечтать о взаимности; а много ли мужчин истинно влюбленных в нас? Так только, нравишься то одному, то другому, – а что толку-то?!)
Однажды она спросила его, когда быстро-торопливо входила в банк:
– А вы почему не здороваетесь никогда?
– Как это?! – Он покраснел до корней волос, смутился, забормотал что-то.
– Так почему?
– Я всегда Вам честь отдаю!
– И что это значит?
– Это и значит: здравия желаю! Здравствуйте, мол, – если по-граждански.
– Желаете здравия? Странно…
– Именно так. А вот Вы, Вера Федоровна, наоборот, никогда не отвечаете на мое приветствие.
– Правда? – смутилась она.
– Меня для Вас будто не существует. Но я ничего, я не в претензии…
– Вас, кажется, Романом зовут? Ну что ж, будем знакомы. – Она протянула ему свою тонкую изящную руку.
…С тех пор прошло (пробежало, пронеслось) лет десять, и, конечно, лучшего отца для Антошки, чем Роман, трудно себе представить. Главное: он всеми своими кровиночками жил Антошкиной жизнью, он был больше чем отец, он был и матерью, и братом, и другом, всем, чем только может быть настоящий отец для родного сына. Особенно Роман любил с пацанятами ходить на рыбалку, на Бобриный омут или на Полевушку, летом и ранней осенью, – это было их заветное время, самое таинственное, самое мужское, самое отрадное время…
Да, пронеслось, пробежало, прошло десять лет, а нынче живется все трудней и трудней: и не потому, не поэтому, а просто бог его знает почему… но все-таки – почему?
Она боялась сама себе ответить на этот вопрос. А ответ был: она разлюбила Романа. Если вообще любила его. И не в том дело, что он был когда-то милиционер, притом самого низшего звания – дальше уж некуда, и не в том, что не прошел очередную аттестацию и не стал полицейским, как все, как все его самые обычные, такие же заурядные товарищи, и не в том, что он стал работать то трактористом, то шофером при начальстве, то водителем автобуса… Просто для нее, для женщины – что-то в нем было не то, не сумел он (да, наверное, и не умел никогда, хотя и любил ее, любил, любил – так он всегда повторял в трепетном заклинании), именно не сумел он возжечь в ней встречное чувство любви, – впрочем, что такое любовь, она так и не могла сказать точно и определенно. Какой-то все это туман, туманная обволакивающая истина-обман, один заман и больше ничего… Неужели и это иллюзия? Неужели это так?
Поэтому сегодня, когда Роман за ужином между прочим обронил:
– А подружка-то твоя, Адель Иванова, кажется, нового кадра кадрит! – Верочка грубо осадила мужа:
– Тебе