шестнадцать было, а то и меньше.
Но Трехпалому до того дела мало – лезет с объятиями, хоть палкой от него отбивайся.
– Ну как же! Крым! Перекоп! Пятый батальон!.. Помнишь, каких дел с тобой понаделали, до сих пор большевички небось помнят!
Васильцев, ясно, не понял ничего, на то он и чокнутый; стряхнул с себя Трехпалого и захромал поскорей своей дорогой. А Федьке то стало ясно все, потому что Викентий Иванович про такие дела рассказывал. В НКВД держали на службе недобитых беляков, чтобы они такие вот штуки выделывали. Нападут на человека: помнишь то? помнишь сё? Потом его же в НКВД и сдают. Пусть тот хоть землю ест, что ни в какой белой армии не служил – кто ему поверит? Тем более вот он тут, живой свидетель.
Видно, и с Васильцевым такую штуку решил проделать тот энкавэдэшный майор.
В общем, беда!
Головы, однако ж, Федька не потерял – понял, что шныря трехпалого надо позадержать, чтобы тот не донес, пока он, Федька, к Викентию Ивановичу сбегает – тот как раз нынче должен был вернуться.
Когда то у щипачей кое какую науку прошел, да и трехпалый этот больно радостен был, мало что замечал вокруг, оттого Федьке удалось, подкравшись, легко вытащить у него из кармана наган, и с тем наганом – наутек. Знал, что за утерю нагана таких из легавки выгоняют запросто.
Шнырь, понятное дело, за ним:
– Стой, стой, сучонок!
Почти что догнал уже.
А Федька тот наган – раз – и в котел со смолой. Тут, у котла, шнырь и стал. Мазурик ему что? Наган главное.
Да поди этот наган достань, когда он уже на дне, а смола густая, как глина.
Не совсем глупый, правда, оказался шнырь, смекнул довольно быстро, что наган можно извлечь, если ту смолу разогреть и выплеснуть на мостовую. Начал под котел подкладывать дровишки.
Ну теперь то ему надо было не меньше получаса, чтобы как следует разогрелось, а Федька тем временем – на Мясницкую, докладывать.
Викентий Иванович был уже дома. Выслушал – за придумку с наганом похвалил, но от самого известия мрачным стал, каким Федька его прежде не видел.
– Ну ка, – сказал, – обрисуй ка мне этого шныря.
Обрисовывать – этому он его еще раньше обучил, и тут Федька не ударил лицом в грязь, не упустил ни одной подробности: лет эдак пятьдесят, рост высокий, шевелюра с залысинами, нос острый, набок слегка и на конце красный, как отмороженный; лицо с боков, как у воблы, сплюснутое; один глаз косит; на руке двух пальцев недостает…
Дальше Викентий Иванович и слушать не стал.
– Ясно, – кивнул он, – Леденцов по прозвищу Муха. Он в царской охранке шпиком был. – И заключил: – Раздавить эту Муху срочно надо, а то, боюсь, много нам доставит хлопот. Полчаса, говоришь, у нас есть? За такое время хорошую цепь не сложишь…
Федька (то есть теперь то, в этих стенах, уже Викентий) предложил:
– А может – как с Клешней? По роже видно, что выпить не дурак. Подмешать то же, что и Клешне, – он и того…
– Боюсь, Викеша, это не выйдет, – покачал головой Викентий Иванович. – Его сейчас