еще сына? – не понял Иван Фомич. – У мужа моего, – продолжала смеяться как ни в чем не бывало Вера.
– Мужа?! – Глаза Ивана Фомича налились презрением и насмешкой: – Двоеженец он, а не муж! С одной бабой поваландался, с другой, а бабы, дуры, детишек ему рожают. Да я бы на их месте!.. – он вытянул узловатую руку вперед и, крепко, до боли сжав кулак, так, что пальцы побелели, наглядно показал, чтоб он сделал на месте женщин.
– Все б тебе воевать, – отмахнулась Вера. – Лучше б свадьбу сыграл.
– Чего?! – поперхнулся на слове Иван Фомич.
– А что?! Не заслужила я, что ли, как у людей?
– Ты, девка, вот что заслужила: вожжами по заднице! И брысь от меня, пока я вконец не озлился…
Вера, насмешливо покачав головой: эх, мол, отец, дурень ты дурень, – направилась к Гурию, а Иван Фомич, досадливо сопя, достал из рюкзака большой тюк просмоленного шнура и стал потихоньку распутывать его.
– Ну-ка, Важен, держи! – он подал один конец внуку. – Да держи крепко, понял?! – Важен, радостный и польщенный, что дед поручил ему настоящее взрослое дело, ухватился за шнур обеими руками. – Вот так, – похвалил его Иван Фомич, а сам стал распутывать шнур дальше.
Повесив ведро с гудроном на толстую жердь над костром, Ванюшка с Валентином вновь подошли к деду:
– А шнур зачем? – спросили с интересом.
– А шнур затем, что щели-то надо законопатить сначала, – показал Иван Фомич на лодку. – И только потом гудроном заливать. Что толку, если вы сверху залили, а внутри – дыра?
– Ага, я ж тебе говорил! – развернувшись к Валентину, закричал Ванюшка брату.
– Чего ты мне говорил? – презрительно усмехнулся Валек.
– Что надо паклей сначала. А ты?!
– Нет, ребята, пакля тут не пойдет, – прервал их спор Иван Фомич. – Тут шнур нужен крученый, вот как этот, – показал он. – И просмолить его надо прежде. Да хорошенько. А когда в воде он разбухнет, то так щель закупорит – комар носа не просунет.
Ребята понимающе переглянулись.
– Ну вот, шнуром прошпаклюем сейчас, а потом гудрончиком зальем – изнутри и снаружи, – лодчонка как сказка будет. Поняли, ребята?
– Поняли! – в один голос закричали братья. И Важен тоже поддержал их:
– Поняли, поняли!
Дед повеселел на глазах и потрепал внука по русым, выгоревшим волосам:
– Ну-ну, ишь ведь, растешь… ну-ну!
Пока они (кто конопаткой, кто стамеской) заделывали на дне и бортах лодки щелястые прогалины, Гурий, изредка подкладывая дровишки в костер, длинным черпаком мешал в ведре гудрон; гудрон медленно наливался жаром, пыхал и побулькивал, пока наконец не превратился в жидкую единообразную массу.
– Скажи отцу: готово, – Гурий показал Вере на ведро.
– Сам и скажи! – весело-насмешливо обронила Вера.
– Чего ты? – нахмурился обидчиво Гурий.
– А чего? – она делала вид, что ничего не понимает. Гурий обиженно отвернулся от нее, крикнул Валентину:
– Валек! Скажи Ивану