на несколько лет не хочется.
Один из редких тёплых летних вечеров был удивительно приятным. Золотистым и невесомым, какими бывают пронизанные закатным солнцем облака. Окружающая действительность казалась тягучей, как подтаявшая сладкая конфета, но в противовес этому не приторной, а лёгкой, словно янтарная карамель.
Рядом с ним сидела Тереза, почти не притронувшаяся к еде, но заказавшая третий по счёту стакан воды со льдом. И это было каким-то… правильным. Возвратившим Макса в детство, где Тэри точно так же садилась возле него и пила компот, который их с Марком мама подливала всем троим из выцветшего пластикового графина. Им нравилось чувствовать себя в тот момент взрослыми, и все трое не осознавали, что значит стать таковыми на самом деле.
– Ну… Расскажи о себе, – наконец прервала затянувшееся молчание Тереза.
Они обменялись за последние полчаса от силы десятком ничего не значащих фраз, хотя, казалось, должны были говорить без умолку. Но Макс и не хотел этой бесцельной болтовни. Просто сидеть рядом и смотреть на то, как закатное солнце отражается в водах озера, как играет лёгкий ветер в ветвях деревьев, как Тэри заправляет локон волос за ухо – было закономерным и нужным.
– Да что рассказывать? Ты уснёшь, если я начну перечислять все свои хоккейные занятия.
– М… И это всё? Никогда не поверю, что у тебя нет иных увлечений.
– Никогда не стал бы тебе врать, что их у меня нет.
– Та-а-ак. Значит, есть.
Тереза поставила стакан воды на столик, отодвинула тарелку с остывшим мясом и, опершись локтями на стол, подалась к Максу.
– Рассказывай.
– Да что рассказывать?
Макс улыбнулся, вспоминая, как Тэри точно так же выпытывала у него несуществующие секреты двадцать восемь лет назад.
– Ну что-нибудь. Расскажи, что у тебя в личной жизни.
– Не будь ты собой, я бы тебя выпорол за такие вопросы.
– Ого! Раньше ты не выказывал склонностей к БДСМ.
– Всё меняется.
– И всё же. Не пудри мне мозги.
– С каких пор тебя интересует моя личная жизнь?
Макс не злился, напротив, едва сдерживал улыбку. В вопросах Тэри было скорее простое женское любопытство. Ничего кроме. По крайней мере, он думал так ровно до тех пор, как она произнесла следующие слова:
– Лет с шестнадцати. Тогда я была в тебя влюблена.
– Ого!
– Ой, только не говори, что ты не знал.
– Даже близко не подозревал. Но когда нам было по четыре, мне казалось, что у вас с Марком вполне обоюдные симпатии.
– Тебе казалось. В четыре я думала только о том, как побольнее треснуть Марка, чтобы он больше не отрывал моим куклам головы.
– А я думал – это любовь.
Он тихо рассмеялся, отводя от лица Терезы взгляд. Её признание прозвучало совершенно обыденно, будто она говорила о чём-то само собой разумеющемся. Но – Максу стоило признаться себе в этом – оно льстило. Особенно теперь, когда он только начал зализывать раны, нанесённые расставанием с Алисой.
– Нет. Марк меня