переживания горы в способ бытия»: «Можно было бы сказать, что это сила тех, кто никогда не возвращается с вершин на равнины. Это сила тех, для кого больше нет выхода или обратного пути, потому что гора отныне обретается в их духе, потому что символ стал реальностью…» И далее: «Гора связана с тем, что не имеет начала и конца, с тем, что, став неотъемлемым духовным завоеванием, сделалось, таким образом, частью твоей собственной природы, тем, что ты повсюду носишь в себе, что дает новый смысл каждому действию, каждому опыту и каждому сражению в повседневной жизни».[95] «Гора учит молчанию… Она способствует сосредоточению внимания и обращению его вовнутрь».[96]
Эвола совершил несколько трудных восхождений, например, по северному склону Восточного Лискама в 1927 году. Кроме того, он попросил, чтобы после его смерти урну с прахом поместили в ледниковую расселину на горе Монте-Роза.[97] Товарищем Эволы по путешествиям стал Доменико Рудатис, один из лучших альпинистов своего века, автор книги (совместно с Райнхольдом Месснером и В. Варале) о шести степенях сложности в альпинизме. Позднее Эвола писал статьи о горах в его журнале.
Художественные опыты
Наряду с философскими влияниями (многие из которых останутся за рамками нашего очерка; среди наиболее существенных – Сенека, Спиноза, Вико и французские персоналисты, главным образом, Амлин и Ланьо), необходимо кратко упомянуть и художественные. Кратко, поскольку их воздействие на политические взгляды Эволы было вторичным – примечательна лишь их радикальная природа. С другой стороны, влияние на Эволу искусства имеет специфическое значение, поскольку прослеживается с самой юности мыслителя.
Кроме Новалиса, у которого Эвола позаимствовал название для своей философской ориентации, «магического идеализма», укажем Мережковского, Малларме и Рембо, особенно Рембо, ибо он сражался со всеми нормами и бескомпромиссно нес факел свободы. Мы уже говорили о футуризме и причинах, по которым Эвола покинул его круги. Еще более радикальным, а для Эволы и более важным, движением был дадаизм («Подлинный дадаизм выступает против дадаизма…»), с основателем которого, Тристаном Тцара, он был знаком лично. Дадаизм воплощал собой мировоззрение, в котором желание тотальной свободы ниспровергало все логические, этические и эстетические категории. Дадаисты говорили о «строгой необходимости без дисциплины или нравственности», о «тождестве порядка и беспорядка, Я и не-Я, утверждения и отрицания». Они заявляли, что чистую индивидуальность можно обнаружить только в состоянии безумия, и искали «концентрированную энергию, чистую, обнаженную, единственную силу, а также пустоту». Но, с другой стороны, сам Тцара говорил, что «дада – это несерьезно…» Он всюду стремился внести «идиотию». Эвола был одним из первых итальянских философов, попытавшихся описать идеи дадаистов (книга «Абстрактное искусство»).[98] «Искусство – это эгоизм и свобода, – утверждает