к ближайшей стене. По достижению оной тело, соизволив обмякнуть, разместилось на полу, где прижалось спиной к неровно крашенной чем-то синим штукатурке.
Записная книжка, в обложке искусственной кожи, извлечённая из заднего кармана не протёртых по отвороту джинсов, оказалась бесполезна. Имена, прозвища, фамилии, телефоны, даже многократно прочтённые шевелением губ про себя и не единожды вслух, не оживляли владельцев. Искусственное дыхание, увы, им уже не сделаешь, да и не очень-то и хотелось.
На чёрно-белом фото, выуженном из-под обложки за торчащий край, на фоне блекло-серого лодочного сарая отпечатались трое, двое – незнакомцы, себя же Алекс узнал. С обратной стороны тёмно-синим следом от проделок неряхи латунного шарика рекомендовалось: Саня, помни друзей! Третий курс. И ниже – пародии на вензеля.
Продолжая сидеть, привалившись к единственно нетронутой бедламом стене, Алекс гипнотизировал фотографию. Просьба забытых друзей не исполнялась. Сарай, ворота – нет ассоциаций. Настроение окончательно испортилось, точно прокисшее молоко, которое покинула лягушка, так и не ставшая принцессой. Разочаровавшее фото отправилось на прежнее место, вдохновлённая этим примером записная книжка вынудила Алекса привстать, обеспечивая той беспрепятственный доступ к заднему карману.
Ленивое время текло тонкой струйкой остатков опрокинутой банки вишнёвого варенья, изредка сбивая темп, наткнувшись на косточку. То ли сквозь дурман, то ли сон исподтишка напавший сюжет с фотографии, так и не пожелавший расстаться с помутнённым рассудком Алекса, ожил. Мусорной кучей сложился лодочный сарай. Друзья, предпочтя остаться незнакомцами, разбрелись кто куда. Более никто не заслонял забытого ригельного ключа в чудом уцелевшей замочной скважине на покосившихся, проеденных ржавчиной металлических воротах.
– Выходи из заточения, Александр, – посоветовал неизменно всё тот же голос, – грех не воспользоваться, пока хозяева в отлучке.
Алекс надавил на ключ и тут же расстался с фото-наваждением. За невысоким порогом распахнутых створок ворот, оттеняя мглу, парил цвета битых зеркал дракон.
Ребёнком, увидав фонтан в Петергофе, он замер, поражённый воплощением всемогущества. Магия фонтана, приковавшая детский взгляд, легко противилась окрику терявших терпение родителей, унося негодование предков извергаемым водным потоком. Сколько длилась борьба волшебства стихии с правами матери и отца, кто победил, не узнать. Память, как размокшая акварель, сплошные намёки и недомолвки.
– Выходи из заточения, Александр, – повторился дракон, не дав тому опомниться, сгрёб в охапку.
Лапа дракона, это вам не покосившаяся из прогнивших жердей сельская уборная, не упрёшься, не раскачаешь, хотя и в ней щелей хватало. Главное – вниз не смотреть между пальцами.
Едва получивший вольную от драконьих лап, Алекс коснулся конечностями пустоты, неведомым образом сформировалась неидеальная поверхность цвета серого колчедана. При весьма невкусном оттенке подножная твердь