и женой, на дверном косяке этого номера оставили ещё несколько отметин, продолжая многолетнюю игру…
Время растянулось и скрутилось жёстким жгутом. Оно сдавило шею, лишив дыхания. Он помнил всё до мельчайшего звука, жеста, запаха…
Пашка выскочил из комнаты, едва не сбив дежурную, которая стояла в фойе у телевизора. Он успел прошептать «спасибо», бросился по лестнице вниз на свой этаж. В гостинице он больше находиться не мог. Надо было выбираться на улицу. И как можно скорее…
Пашка немного успокоился, выйдя на Усачёвку. Прошёлся по парку, избегая тех маршрутов, где они гуляли с Валентиной. Под ложечкой после всех переживаний сосало. Он решил где-то перекусить. Ничего лучшего не придумал, как прокатиться на метро до «Университета», зайти в цирк на проспекте Вернадского, узнать новости и пообедать…
Цирк встретил своей привычной размеренной суетой. Артисты репетировали сразу на двух манежах. Униформисты таскали реквизит, подметали закулисье. Тут же шла активная погрузка багажа и животных, отъезжающих на гастроли. Взмыленный начальник транспортного отдела метался по цирку, крыл крепким словом и подгонял неторопливых, чтобы шевелили «булками» – машины ждут! Его перекрывал голос инспектора манежа: «Закрывайте двери – сквозняк! Без спин останутся люди!» Кого-то вызывали к начальству, в бухгалтерию. Всё это было шумно, буднично и по-деловому…
Пашку встретили радостно. Знакомых оказалось предостаточно. Он словно попал домой, в огромную коммунальную квартиру. Настроение поднялось! Он улыбался, бесконечно отвечал на объятия своими объятиями, на приветствия и радостные возгласы – своими эмоциями. «На всё добро ответим мы добром, на всю любовь ответим мы любовью!..» – невольно вспомнил он строки поэта Николая Рубцова.
До отлёта оставались сутки. Он решил пройтись по любимым московским улочкам и переулкам. Надо было где-то черпать запас любви и терпения, чтобы пережить месячную разлуку со Светой, Захарычем и Венькой…
Глава двенадцатая
Вечерний Иран встретил Пашку невероятной духотой. Он вышел из здания аэропорта и невольно замедлил шаг. К ожидающему его автобусу он шёл словно через ватное одеяло, настолько воздух был плотным и осязаемым. Сопровождающим его иранцам было хоть бы что, а Пашка мгновенно потёк. После прохладной августовской Москвы такая разница в температуре была для него полной неожиданностью. Теперь стало понятно, почему Александр Николаевич на вопрос о погоде «там», ответил уклончиво: «Ну… чуть жарче, чем здесь…» Хм, чуть!..
…По всему полуторамиллионному Ширазу были развешаны огромные афиши с размалёванными лицами клоунов, балансирующими канатоходцами, тиграми и львами, летящими в огненные кольца с оскаленными пастями. Громадные жёлто-красные плакаты «Circus Khalil Oghab» зазывали, манили, обещали фантастическое зрелище! Через каких-то несколько дней этот город ожидало небывалое событие – международный конкурс циркового искусства, который организовал самый известный артист в Иране, родившийся в этом городе – Халил