выступлении происходит несчастье. Выезжая с манежа, Мухтарбек забывает достаточно наклонить голову. И на всем скаку ударяется головой о железный рельс, на котором висит занавес.
Его спасает папаха. Но все же удар настолько силен, что, потеряв сознание, он подает с лошади.
Первой над ним склоняется Мария Константиновна. Сейчас же подбегает медсестра. Надо привести мальчика в сознание, побыстрее унять кровь, заливающую белую черкеску… и публика ждет.
У них всего несколько минут – пока выступают другие джигиты.
– Мишенька, вставай, надо работать, – повторяет плачущая Мария Константиновна.
Сейчас на ее глазах, мальчик буквально ожил. Таким неподвижным, бедным он только что был! Но если он только может стоять на ногах – надо выйти, закончить номер.
Иначе зрители будут в тревоге – что случилось с артистом?
Публику нельзя разочаровывать – это закон для труппы, для всех цирковых.
Мухтарбек еще не вполне уверенно поднимается. Да, он попробует… Ничего, он готов…
Рана на лбу вскоре заживет, но шрам останется навсегда.
Вспоминает Мухтарбек Кантемиров
После Тулы был Харьков, потом Москва, а дальше – уже не помню, уже – конвейер.
Хасанбек вернулся к нам только в 1947 году. Его долго не отпускали – он преподавал в военном училище. Его ценили и как преподавателя, и как мастера спорта по боксу. Потребовалось отдельное письмо из Министерства культуры – верните артиста цирку.
Хасанбек приехал, когда мы работали в Ульяновске. Пришел прямо в цирк.
И мы сразу заметили, что характер брата за годы войны стал еще более суровым. Он – сколько я его помню – всегда стремился держаться строго, как отец, а уж когда вернулся…
Помню, он только что приехал, и носил еще гимнастерку. Мы закончили гастроли в Ульяновске и поехали в Пензу.
Все собрались в купе, мама нас кормит…
И вдруг, открывается дверь, и заглядывает офицер:
– О! Жидовское судно!
Ну типажи такие были: черноволосые, смуглые… (смеется) А Хасанбек встал – он сидел с краю – и бдынц офицера, одним ударом – в нокаут. И закрыл дверь.
Тот сознание потерял, тем более – он был пьян. Какое-то время – ничего, тишина…
И вдруг топот, крики. Дверь отъезжает, на пороге – военный:
– Кто ударил – ты? За что?
Брат поднялся:
– Он сказал о нас – «жидовское судно». А мы осетины, я только с фронта вернулся.
– А кто ты по званию?
– Старший лейтенант.
– Молодец, лейтенант – что врезал дураку!
Осетин очень уважали. Я помню время, когда мы ездили по России – осетинская труппа, и мужчины, которые воевали, говорили:
– Мы знаем осетин, это – героическая нация.
Но характер Хасанбека давал себя знать и в отношениях с нами.
Когда труппа работала в Баку, мы пошли купаться. К этому времени я уже плавал хорошо – выучился на Тереке. А море – такое