двора!» – усмехнулся Дариор. Впрочем, он, как и положено, сделал скорбно-понимающее выражение лица и согласно закивал.
– Рыцарский состав? Это много? Я могу их увидеть сейчас?
– Боюсь, что нет, сир. Господа отправились на охоту в западный лес. Впрочем, – Мишель, прищурившись, поглядел на солнце, – Жан де Борн и Озанн де ла Терра должны прибыть к полудню, но, возможно, задержатся. Вы и не представляете, какие здесь нынче развелись вепри! Двумя стрелами их надо валить, и лишь третьей удаётся довершить дело.
– Что ж, я подожду.
– Ваш оруженосец может заняться лошадьми, а потом Керье проведёт его в комнату слуг. А мы, если не возражаете, пройдём в шато.
Замолчав, он дал какие-то указания сержанту, потом почтительно пропустил вперёд Дариора, затем сам вошёл в шато и запер дверь на засов.
После обширного холла, увешанного геральдическими щитами и различным оружием, перед наместником открылся большой торжественный зал. Все было сделано с величайшим вкусом. Дубовая и буковая мебель плавно переливалась под лучами солнца, проходящими сквозь сводчатое окно. Пол был выложен бордовой плиткой, посередине зала стоял массивный обеденный стол, а справа от него возвышался громадный камин. В конце зала располагалась большая статуя Христа (видимо, обязательная для жилища иоаннита).
– На первом этаже только два больших помещения, – сказал Мишель, – этот зал и оружейная. Там спуск в подвал и выход в сад, что за домом. На втором этаже – спальня, гардеробная, библиотека ну и, конечно, кабинет.
Если бы Дариор мог выбирать себе место жительства, он бы остановился именно на этом шато. Его полностью устраивали как размер дома, так и расположение комнат. Дом вовсе не был тёмным. Публицисты-историки любят представлять средневековое жильё этакой мрачной берлогой, с серыми стенами и гнетущим полумраком. Но нет, шато Рено полностью ломало сложившиеся стереотипы. Это был светлый особняк с множеством окон, и не проглядывалось в нём ничего серого или мрачного. Наоборот, солнечная атмосфера дома от самого порога заряжала благими эмоциями.
Рыцари поднялись по дубовой лестнице на второй этаж, и Дариор чуть не запел от восторга. Здесь был самый настоящий кабинет, с письменным столом и грудами пергамента. Вместо перьевых ручек в углу лежала охапка гусиных перьев. А на стенах красовались древние гобелены, изображавшие поединки рыцарей-пилигримов с арабами Палестины. Эх, как Дариору не хватало кабинета в своей работе, как ему приходилось мучиться в своей крохотной квартирке, скрючившись над докладами! Будь у него хотя бы половина этого славного кабинета, он бы давно уже не носил старое пальто и не толкался в рядах нищих историков возле исследовательского центра.
В общем, дом был что надо. Жаль только, что нет радиоприемника и граммофона, но это уже проблемы временных рамок.
Бламбергье тем временем предложил Дариору кресло, чем-то напоминающее трон, а сам расположился