солнечной и лунной династий, царей по имени Мару и Дева, кои, благодаря своему аскетизму, жили в Гималаях на протяжении веков, вплоть до самого начала Тёмной Эры. Здесь Гималаи рассматриваются как область, где Золотой Век длится вечно. В конечном итоге, происходит финальная битва, в которой Калки сражается против богини Кали, олицетворяющей Тёмную Эпоху, и двух главных её демонов, Коки и Викоки;[61] сражение оказывается очень тяжёлым, поскольку эти демоны могут воскрешать друг друга и вновь возвращаться в бой сразу после того, как были повержены. Однако в конце Калки удаётся одержать победу.[62]
Впоследствии мы более подробно остановимся на символических элементах, содержащихся в этой истории, в случае, если читатель пока не постиг всей глубины их значения. Здесь же мы бы хотели указать лишь на некоторые аспекты, дабы рассмотреть имперский миф о новой манифестации царства в контексте различных традиций, а также предостеречь от того, чтобы воспринимать все формы, что принимал этот миф на протяжении Средних Веков, отдельно друг от друга, особенно в односторонней зависимости от христианских верований. В конечном счёте, многие считают, что римская эпоха, в её имперско-языческой фазе, была своего рода началом нового Золотого Века, чей царь, Кронос, как полагали, продолжает жить в гиперборейском регионе, пребывая в состоянии сна. В период правления Августа пророчества сивилл предвещали явление «солнечного» короля, rex a coelo[63] или ex sole missus,[64] на которого, очевидно, намекал Гораций, когда говорил о пришествии Аполлона, гиперборейского бога Золотого Века. Вергилий также, по всей вероятности, имел в виду этого царя (rex), провозглашая скорое наступление Золотого Века, века Аполлона, века Героев.[65] Именно в таком духе виделось Августу его символическое «происхождение» от Аполлона; феникс, коего часто обнаруживали на изображениях Адриана и Антонина, также находится в тесной связи с идеей воскрешения изначальной эпохи в облике Римской Империи. Ощущение связи Рима со сверхисторическим и метафизическим принципом imperium может, в конце концов, рассматриваться как основание самой доктрины о том, что Рим есть нечто непреходящее и вечное (aeternitas), будучи доказательством реализации уже упоминавшейся возможности воплощения этого принципа в те или иные специфические исторические формы.
Во времена Византии имперский миф, переработанный Мефодием, каковой связал его с легендами об Александре Великом, также принял на вооружение некоторые из рассмотренных нами мотивов. Здесь мы вновь находим тему царя, считавшегося мёртвым, но пробудившегося ото сна, дабы основать новый Рим; после его непродолжительного правления опять восстают народы Гога и Магога, коим Александр преградил путь, и происходит «последняя битва».[66]
Эта же идея обретет новую жизнь и всестороннее развитие в гибеллинском движении Средних Веков. Ожидаемый император, который никогда не умирал, но сокрылся, удалившись в незримый или