урезала свой гардероб, что все, за исключением немногочисленных пальто и обуви, уместилось в один чемодан. В тот момент мне казалось, что я вношу порядок и контролирую хотя бы одну маленькую часть своей жизни.
Теперь это, разумеется, означает, что мне нечего надеть.
Я беру с прикроватного столика свой телефон и проверяю, нет ли сообщения или голосовой почты насчет моего багажа.
– Почему ты так рано встал? – спрашиваю я брата.
Он пожимает плечами.
– Да вообще-то не так уж и рано. Я погулял по окрестностям. Тут мило. Очень зелено. Выложил в «Инстаграм» пару постов. И составил плей-лист.
Я складываю на груди руки.
– Только не говори, что это очередной плей-лист Майкла.
– Нет, – оправдывается Эзра. – Это музыкальное приношение Северо-Востоку. Ты удивишься, сколько есть песен с каким-нибудь штатом Новой Англии в названии.
– Угу.
Друг Эзры, Майкл, загодя разорвал с ним отношения за неделю до нашего отъезда, потому что, по его словам, «отношения не выдерживают расстояний». Эзра пытается демонстрировать безразличие, но после этого события составил несколько серьезных эмо-плей-листов.
– Не осуждай. – Взгляд Эзры перемещается к книжной полке, где «Хладнокровное убийство» соседствует с моей коллекцией детективов Энн Рул, «Смертельным ви́дением», «Полночью в саду добра и зла» и остальными моими книгами о настоящих преступлениях. Они – единственное, что я достала вчера вечером из коробок, составленных в углу комнаты. – У всех свой защитный механизм.
Он выходит из комнаты, и я обвожу взглядом незнакомое пространство, в котором мне предстоит прожить следующие четыре месяца. Вчера, когда мы приехали, бабуля сказала, что я буду спать в старой комнате Сейди. Открывая дверь, я и предвкушала, и нервничала, гадая, какой намек на то, что здесь раньше жила моя мать, я там найду. Но я вошла в стандартную гостевую спальню, лишенную какой бы то ни было индивидуальности. Мебель темного дерева, стены цвета светло-коричневой яичной скорлупы. Никаких украшений, если не считать кружевных штор, клетчатого коврика на полу и эстампа с маяком, в рамке. От всего слабо пахнет лимонным моющим средством и кедром. Когда я пытаюсь представить Сейди здесь – укладывающей волосы перед потускневшим зеркалом туалетного столика или выполняющей домашнее задание за старомодным письменным столом, – у меня ничего не получается.
То же самое в комнате Эзры. Ни намека на то, что в этом доме когда-либо жила девочка-подросток.
Я опускаюсь на пол рядом с багажными коробками и роюсь в ближайшей, пока не нахожу завернутые в целлофан фотографии в рамках. На первой, которую я разворачиваю, мы с Эзрой стоим на пирсе в Санта-Монике в прошлом году, позади нас горит идеальный закат. Декорации роскошные, но я вышла не очень-то хорошо. Я была не готова сниматься, и напряженное выражение моего лица не сочетается с широкой улыбкой Эзры. Но все же я сохранила эту фотографию, потому что она напомнила мне о другом снимке.
Я достаю этот, другой – зернистый и совсем